Клайв Стейплз Льюис в своём замечательном «Просто христианство» обратил внимание на одну специфику нашего языка: Часто слова в нем «выветриваются», теряют своё точное содержание и превращаются в «пустой звук», приятный или не очень для слушающих. «Фанатизм» — одно из таких слов, потерявших точное значение. Этим словечком одинаково бравирует как антирелигиозная пропаганда, так и религиозный либерализм. Но (о, чудо!) даже с уст крайних консерваторов можно услышать адресованное в сторону оппонента фразу: «Он реформатор-фанатик». Все чаще это слово (с явным негативным подтекстом) становится элементом ругани, а не описания того, или иного явления.

«Фанатизм (от лат. fanum – храм, жертвенник, святыня) – полная поглощенность какой-нибудь идеей, мировоззрением, религией, слепая приверженность делу, идеологии»[1]. Ну, во-первых, кроме слова «слепая», все остальное, наверное, не должно вызывать у нас негативного чувства. Во-вторых, изначально термин взят из религиозной сферы и имеет значение полноценную приверженность все же именно религии (а не просто «делу» или «идеологии»). Оказывается, это слово изначально возникло как насмешка людей неверующих над людьми религиозными! «Вот он, фанатик» в смысле «вот он, церковник» (в том смысле, как это слово звучало в атеистическом СССР).

Но со временем, как мы уже отметили, и сами «церковники» (читаем «фанатики») стали пользоваться этим термином (видимо, не вникая в его прямое значение) для обозначения особого болезненного явления в самой религиозной среде. Получилась веселая ситуация: Для «внешних» фанатизмом становится просто полноценная приверженность религии, т.е. именно то, чего требует любая религия от своих адептов. Для самих же религиозных людей этот термин стал обозначать некую особую, нездоровую форму религиозности. Заметим, что со словом «фанатизм» произошло обратное тому, о чём писал Льюис: Здесь слово, которое изначально возникло как насмешка, со временем стало приобретать определенное содержание. Но ввиду того, что этот смысл не изначален и не органичен для термина (из самого термина вытекает только что тот, о ком он сказал, является религиозным лицом), получается, что каждый «видит своё» в этом слове. Мы сейчас хотели бы остановиться именно на втором значении данного слова, т.е. дать определение «фанатизму» с точки зрения здравой религиозности. Сразу оговоримся, что ввиду двусмысленности этого словечка, его лучше соотносить со словом «прелесть», «обольщение».

II

Христос требует от человека полной отдачи себя Ему. «Сын мой! Отдай сердце твое Мне, и глаза твои да наблюдают за путями Моими» (Прит.23:26), обращается Творец к человеку. «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Матф.10:37-39). Это означает, что религиозный человек во всех своих действиях и поступках будет иметь ввиду, в качестве реального руководства к действию, не свои личные или семейные желания, расчет или выгоду, а евангельские идеалы. Для неверующего человека такое место религии в жизни человека –  «фанатизм». Для верующего это аксиома. Но при этом жертвенность христианина (даже если это максимальная форма – смерть во исповедание идеалов веры) парадоксальным образом сочетается с тихостью и смирением Христовым. Подлинная религиозность, питаемая даром Святаго Духа, преображает человека ищущего и обретающего Бога. Ниже мы попытаемся кратко наметить основные черты и разновидности фанатизма.

1. Религиозность фанатика – это самоутверждение. Фанатик может не есть и ни пить (Ден. 23:12), даже отдать свою плоть и кровь на растерзание (1Кор. 13:3). Одного он не может – переступить через своё «я». Религиозность фанатика чем-то напоминает безумие революционеров. Каждый революционер был уверен, что нуждается в исправлении не он, а весь мир вокруг него, а он, революционер, лично или в согласии с партией, может «исправить мир». И тут не важно, какими методами будет проводиться это «исправление» - репрессивными или мирными. И не важно, что мир действительно нуждается в исправлении, а в программе тех, или иных социальных или экономических реформ может быть и своя правда. Важно, что фанатик не занимается собою. Он не видит и не чувствует своих грехов. В этом контексте очень остро стоит вопрос исповеди и покаяния фанатика. Действительно, «по списку» он может перечислить ряд указанных ему (или самостоятельно замеченных) «недостатков». Но тут же будет сделана оговорка: «Ну, конечно, это просто общее проявление свойственного природе человека, это даже и не то, что вообще в сфере моей воли, а то, что довлеет не надо мной лично, а в целом над природой. Но в остальном то я иду верно курсом нашей религии».

2. Бессмысленные жертвы («жертва ради жертвы», а не во имя идеала). Часто фанатиками религии или идеологии становятся люди, перенесшие жизненные кризисы и ставшие после этого душевными инвалидами. Это люди, не победившие страдания своим терпением и любовью Христа, а сломленные, а потому и озлобленные страданиями. Приходя в религию, они ищут в ней выхода для своей озлобленности, превращая ее в средство борьбы с источником боли. Чаще всего таковым «источником» становится либо государство (если неофит пришел после серьезных проблем, связанных с госсистемой), либо мир (разочарование в творении, почти что манихейская ненависть ко всему «материальному» вплоть до собственного тела). Борьба с ненавистными «раздражителями» получает религиозный окрас, в сознании фанатика этого типа вся религия только для того и существует, чтобы выразить и «авторитетно закрепить» его протест против системы, природы, мира и т.п. Нередко присутствующее в Церкви трезвое воззрение на существующие реалии (к примеру, на принципиальное несовершенство государственного аппарата как следствие несовершенства и даже испорченности человеческой природы после грехопадения) доводятся фанатиком до абсурда, не говоря уже о выводах: Церковь обращает внимание на общий корень, т.е. греховность человека, а фанатик подчеркивает только аспект вины государства пред гражданином, а точнее – конкретно перед ним, фанатиком. Ввиду того, что неверно установлен предмет и метод борьбы, совершаются и бессмысленные жертвы.

3. Упоение самим собою при совершении добродетели. Как часто мы слышим от нецерковных знакомых, что «добро нужно делать, чтобы уважать самого себя». Это, конечно, в известной мере справедливо – чувство собственного достоинства,  – если само это достоинство осознается как отблеск величия Божьего, данного нам, –  в «малых дозах» допустимо, но отнюдь недостаточно для полноценной добродетельной духовной жизни. Добродетель в качестве самоутверждения – это буддизм, а не христианство. В христианстве добродетель – это состояние любящей Бога и Его творение души. Т.е. правильное основание добродетели – это любовь, выражающаяся в наших добрых делах.

4. Ненависть (вместо жалости) к людям, которые еще не смогли прочувствовать Христову Истину. Христианство в отношении к грешникам и неверующим балансирует между гневом и состраданием. Гнев на грешника (а не только на грех) возможен и даже уместен (вопреки расхожим мнениям). Только следует отличать гнев от ненависти. Ясный пример такого сочетания дан Христов, когда Он «воззрел с гневом [на фарисеев], скорбя об ожесточении сердец их» (Мар.3:5). Должен заметить, что у нас, грешных, нередко гнев на грешника рождается не из-за того, что он впадает в бездну погибели, а из-за того, что он «мешает» нашей идиллии. Частенько нам кажется, что мы уже «твёрдо стали на верный путь», а значит, спасаясь сами, может спасать и мир вокруг себя. И вот тут на горизонте появляется грешник, «деструктивный элемент» на нашей картине миробытия. Кажется, стоит его «сломать», «заставить» стать праведником, и «больше ничего не нужно».Иными словами, грешник нас возмущает не тем, что он грешит и гибнет, а тем, что представляет собою антисистему (ввиду того, что религия превратилась у нас в систему).

5. Эгоцентризм и разочарование во всех остальных собратьях по вере. В основании ереси могут быть положены искренние заблуждения. Но в основание раскола всегда ложится только гордыня (с одной или с двух сторон). Но раскол – это не только прекращение евхаристического и иерархического общения. Раскол – это утрата членами Тела Церкви силы, связующей их во единый живой организм. Эта сила – любовь. Нет ничего греховного в том, чтобы трезво оценивать недостатки своих ближних. Грехом является не знание, что у твоего брата есть слабые места, а презрительное отношение к человеку из-за его недостатков.

6. Во внутренней жизни экзальтация, появляется сильный душевный подъем (психорефлексия), принимаемая фанатиком за действие благодати. В христианстве сердце «горит» не само собою, а благодатью Святаго Духа, огнём Пятидесятницы. Безблагодатное горение неочищенного сердца является причиной эмоциональной возбудимости, ошибочно принимаемой за ревность. Но, как правило, эта «равность» сочетается с бессознательностью. Включаются эмоции и отключается рассудок. К примеру, человек резко начинает строго поститься, утром и вечером совершать монашеское правило, но при этом не вникает во внутренний мир своих чувств и помыслов (внутренняя самоаналитика), а сами молитвы просто «вычитываются» скороговоркой, после чего ум так и остаётся голодным, зато пресыщены эмоции.

Эмоциональный подъем иной раз идёт со временем на спад, угасает. В итоге человек «холодеет» в своей религиозной жизни. В таком случае возможны разочарования: «Я положил столько трудов, и мне даже было хорошо по началу, а потом почему-то Бог не стал меня слушать, душа моя стала унывать, я стал утомляться от богослужения и молитв, и перестал вовсе совершать молитвенное правило и поститься».

Здоровая религиозность может быть плодом, с одной стороны, благодати Святого Духа, с другой – глубокой веры и любви человека. Когда человек представляет себя в послушание Богу, молит о даровании духовной силы победы над собою, в его сердце – по мере готовности жить в исполнении заповедей – возгревается огонь веры, укрепляющий его верность, преданность Богу. Когда же возникает лишь эмоциональный всплеск личного очарования, религиозное горение быстро проходит, лопается как пузырь на поверхности воды.

Вопреки распространенному мнению, фанатизм возникает не тогда, когда человек теряет себя, а наоборот – когда он не в состоянии потерять себя ради Евангелия.

«Фанатизм» это религиозное самообольщение, самость человека в религии. Существует две разновидности любви – одна подлинно есть любовь, а другая является формой самолюбия: Любить «иного» в себе как самого себя, и любить себя в «ином», т.е. любить собственно не «другого», а себя, когда встречаешь своё в нём отражение. Это как нельзя лучше подходит к описанию религиозности: Подлинная религиозность любит Бога и хочет встретить Его в себе, в своей жизни. Фальшивая религиозность любит себя и хочет увидеть Бога «по моему образу и подобию».

III

Прочитав мои тезисные наброски к портрету фанатика, мне могут задать вопрос: А разве лицам со здоровой религиозностью не свойственно разочаровываться в идеях и людях (ведь бывает разочарование и справедливое), охлаждаться в религиозном чувстве (даже у святых были эти искушения) и чувство одиночества, а иной раз и противостояние «всем» (как то было в случае Максима Исповедника в Византии и Максима Грека на Руси)? – Свойственно, еще как свойственно. Но «фанатика» отличает особый депрессивный характер и вышеуказанная эгоцентричность. И, конечно же, не столько в области психологии, сколько в области пастырства (дар «различия духов») должно зазвучать последнее слово с определением границы фанатизма, т.к. это, все же, изначально духовный, а не только душевный изъян. Эта последняя граница пролегает в сфере духовного религиозно-мистического опыта, позволяющего в Свете сияния Святаго Духа сказать о той, или иной религиозности: «Не нашего духа» или «безблагодатно». Именно поэтому нам следует быть осторожными, не торопиться с «навешиванием ярлыков».

Быть священнику в школе, не быть ему там?
That is the question.

Для начала нужно спросить самого священника: он хочет ходить в школу для работы, для бесед с учениками, или это ему нужно, как зайцу пятая нога? Всегда довольно людей, готовых сказать: нас не зовут – мы и не движемся; нас не пускают – так тому и быть.

Священник Анатолий Денисов проводит занятия с детьми. Село Спас-Водога. 1990-е гг.

Взрослые видят сатанеющий мир. Если они и не понимают, то непременно чувствуют, что надо укреплять берега. Иначе скоро всех смоет. Вот они и просят прийти к ним в классы, поговорить по душам, наставить, разъяснить. Просят те, кто сам нашел дорогу к храму и ощутил, насколько спасительно и освежающе действие Бога на измученную душу. Те из преподавателей, кто этого не пережил, священника в школу звать будут вряд ли. А те, кто пережил, будут звать, но не всякого.

Мы уже довольно сказали, что изобразить сказанное графически.

Рисуем мысленно равнобедренный треугольник с высокой и острой вершиной. Эдакую фигуру, похожую на острый небоскреб. Углы сторон при основании чуть меньше, чем 90 градусов.

Основание треугольника, это – тезис о необходимости присутствия священника в школе. Это фундамент. Но, как мы ранее сказали, дети нужду в священнике еще не чувствуют. Чувствуют те из взрослых, которые «вкусили и видели, яко благ Господь».

Отступаем несколько от основания вверх и проводим черту, параллельную бывшему основанию. Треугольник становится «острее» и уменьшается в размерах, словно усаживается.

Горькая правда в том, что не всякого священника позовут. Смиренный наш народ любит всех пастырей, но, обладая здравым смыслом и начатками умения анализировать ситуацию, в разведку хочет ходить не со всеми подряд.

Пора уменьшать еще уже и без того уменьшенный треугольник. Отступаем от нового основания вверх и проводим новую черту. Точно так же уменьшается в размерах возносящаяся в небо ракета. Она отбрасывает отработанные ступени.

Из тех, кого позовут, не все пойдут. Вот вам и новая причина для сокращения треугольника в размерах.

Есть требы, и здесь активность понятна всем. А есть апостольский труд, когда «красны ноги благовествующих мир», но эта деятельность не всем понятна. Многие в ответ на просьбу прийти, ответят, что недосуг, что работы полон рот, что сами, мол, пусть в храм приходят, и так далее. Пришла опять пора сокращать размеры однажды нарисованного треугольника.

Но те, что согласились, тоже попадают в царство необходимости. Там, с детьми, нельзя разговаривать так, как священник привык говорить с прихожанами. Там нужно втолковывать азы, там нужно прислушиваться, там нельзя командовать. К этой специфике, опять же, готовы не все.

В своем предельном урезывании треугольник стремится стать одной лишь вершиной, то есть точкой. От изначально большой геометрической фигуры он умаляется до размеров геометрической аксиомы. И снова впору задавать схоластический вопрос: сколько Ангелов может уместиться на конце иглы? Этот вопрос несправедливо осмеян. В нем – бездна смысла, и бытового, и умозрительного.

Мне хочется сказать несколько слов тем «ангелам», которые уместились на конце иглы. То есть тем священникам, которые таки пойдут в школу, и будут там трудиться.

Мы не идем в классы, чтобы читать катехизис.

Нам нужно научиться простым языком говорить с детьми о непростой жизни. Что мы расскажем им?

Мы расскажем о том, что если ты стал посвященным в чужую тайну, то, Боже тебя упаси, разболтать эту тайну кому бы то ни было.

Мы расскажем о том, что слабых обижать нельзя. Это не красит человека. И смеяться над увечьями и недостатками других людей нельзя. Неровен час, и ты в наказание станешь калекой, и придется тебе увидеть свои прежние усмешки на чужих устах. Подумай об этом заранее.

Мы скажем о том, что завтрак, принесенный в школу, нужно делить с другом на перемене. И что нельзя есть втихаря и в одиночку.

Скажем о том, что все, чем мы пользуемся сегодня, есть плод чужого труда. Свет в лампочке, пиджак на плечах, цветы на клумбе стоили денег, и пота, и труда. А значит, нам нужно беречь чужой труд из чувства благодарности. Много таких тем, ох, много!

Символ веры мы объясним потом. Потом, чуть позже заведем с детьми речь о молитве. Для начала нам будет нужно убедить их сердца в том, что мы учим их не сверху вниз, а лицом к лицу. И говорим мы с ними не об умозрениях, на которые многие просто по возрасту не способны, а самой жизни, о самой гуще ее, где растворены и смешаны вопросы этики и эстетики, совести и традиции.

Об этом, мнится мне, должны говорить с детьми те «последние из могикан», которых позвали, которые согласились идти и общаться с нашим будущим в лице детей, сидящих за партами.

**

Некто однажды похвалялся показать последнего попа по телевизору. Думал устроить шоу, думал явить миру «динозавра» с бородой и в рясе. Но вот, «погибе память его с шумом».

Впору последнего атеиста по телевизору показывать.

Это я к тому, что попам в школе быть. Как бы кто ни дергался и ни извивался.

Только не всем попам там быть, и это хорошо. Это даже естественно.

А тем, которым быть, нужно заранее готовиться к тому, чтобы быть детям не ментором, а старшим другом. Быть честным человеком, пришедшим от сердца к сердцу передать крупицы смысла и опыта. И не столько лекции нужно читать, сколько разговаривать с детьми о сложной человеческой жизни; разговаривать в режиме сострадания и большего, по возрасту, опыта.

Если будет это, то все остальное будет. И неважно то, что изначальный наш треугольник измельчился до одной лишь вершины, похожей на точку. На этой точке, на этом кончике иглы, не тесно будет многим и многим Ангелам, каждый из которых способен совершить работу великую и неоценимую.

Вертикальная координата

Так грех гнет нас к земле. Сначала – напором искушений, от которых подгибаются колени. Затем – стыдом, когда лицо опущено и на высоту небесную смотреть совестно. Еще грех не стал делом, не совершился как факт, еще он только в виде помысла живет в сердце, словно червь – в яблоке, а человек уже опускает глаза.

Так было с Каином, когда жестокая боль обиды уязвила его гордыню. «Каин сильно огорчился, и поникло лице его» (Быт. 4: 5). Зная сердце человеческое, видя, какие мысли зреют в его недоступной человеческому взору глубине, Бог предостерегает Каина от зарождающегося в нем греха. «Если делаешь доброе, – говорит Господь, – то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним» (Быт. 4: 7).

Что было после с Каином, мы помним. И та успешность в делах земных, которой отличалось затем потомство Каина, есть отчасти следствие его некогда опущенных в землю глаз. Отсюда – успехи в скотоводстве, металлургии и выделывании тканей, которыми отличались каиниты. Опустив однажды лицо к земле от стыда, Каин стал со временем отцом успешной в делах земных цивилизации.

Такое естественное движение головы и глаз, как взгляд на небо, не всем дается одинаково просто. Человек, мучимый совестью, гораздо естественней сгибается к земле, опускает глаза. Небо, этот «престол Божий» (Мф. 5: 34), осознается чистым и святым. Поэтому блудный сын, составляя покаянную молитву, готовится сказать: «Отче! Я согрешил против неба и пред тобою» (Лк. 15: 18).

И вот Вознесение выпрямляет наши согбенные спины. Оно заставляет смотреть вверх. Причем – с радостью.

Смотрели вверх и очевидцы Христовых страданий. Гора сама по себе высока. Снизу вверх смотрят на гору все, кто стоит у ее подножия. Крест же возвышается над самою горою. Христос сказал: «Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12: 32). Он доныне влечет к Себе человеческие души, и, когда мы поднимаем лицо к Голгофе, глаза наши бывают полны слез.

Но не так в Вознесение. Тогда, проводив Его долгим взглядом, апостолы возвратились в Иерусалим «с великой радостью. И пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога» (Лк. 24: 52–53).

Христос жив! Христос вышел победителем из схватки со смертью! Правда, Царство Израильское Он устроит еще не в это лето. И вообще Он творит много такого, что люди оказываются к Его делам не приготовленными. Вот и сейчас повелевает не отлучаться от Иерусалима, но ждать «силы свыше». Он не говорит все сразу, а то, что говорит, не сразу понятно. Его мысли – не наши мысли. Но главное – Он жив и обещал быть с нами до скончания века! А раз так, то ничего не страшно.

Христос возносится, и люди смотрят в небо. Вот знаменательная картина. Ничего великого и интересного в этот час нет для апостолов на земле. Все самое важное для них там, куда Христос восходит.

Как интересно, что язычники всматривались некогда в ночное небо, и это небо светом особенной звезды привело их к Младенцу-Мессии. Первое пришествие возвещено темным небом, украшенным звездами. Небом же, но уже ясным и дневным, будет возвещено и Второе пришествие. Вот ангелы в белых ризах говорят апостолам: «Мужи Галилейские! Что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо» (Деян. 1: 11).

Праздник Вознесения становится праздником возвещения о Втором пришествии. Это теперь – главная цель поднятия на небо глаз.

Но не забудем и Крест Голгофский. Он тоже, как помним, заставлял поднимать лицо к небу. Крест, Вознесение, Второе пришествие. В последний день все эти события сольются в одно, потому что перед славным явлением Христа для суда над миром, «явится знамение Сына Человеческого (Крест, то есть) на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою» (Мф. 24: 30). Восплачутся, потому что до сих пор все время смотрели в землю, все дела свои делали только ради земли, земным успехом мерили свои усилия. Тем же, кто не забыл о небе и о Том, Кто восшел туда после Воскресения, Господь говорит: «Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше» (Лк. 21: 28).

Восклонимся и распрямимся, грешники. Распрямим спины все, искупленные кровью Сына Божия; все, не забывшие об этой великой цене искупления; все, говорящие Христу: «Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22: 20).

Нам не нужно более ползать в прахе и стоять на четвереньках. Достоинство нам возвращено, и усыновление нам подарено. Вертикальную координату сообщает вознесшийся Господь мыслям верующего сердца человеческого. И вновь слышит домой вернувшийся сын голос Отца: «Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться» (Лк. 15: 22).

Вместе или отдельно

Там, где священник совершает оглашение и обручение отдельно от крещения и венчания, можно без труда заметить немало плюсов. Начнем с самого простого, самого, казалось бы, поверхностного и непринципиального. Имеется в виду временная протяженность последований. Ведь что лучше и что плодотворней – молиться беспрерывно в течение 40 минут или совершить в разное время два последования по 20 минут каждое? Если не совершать побег в сторону «ложной» духовности и не прятаться за высокой фразой, то придется признаться, что несравненно лучше помолиться с людьми и за людей дважды кратко, чем один раз длинно. И людям, и священникам нужно учиться молиться. Лучше часто, но кратко, чем однажды длинно и торжественно. Так советовали молиться многие отцы. Святитель Димитрий Ростовский, например.

Человек устает от того, чего не понимает. Чин венчания, насыщенный богословскими идеями и напоминанием о событиях священной истории, человек не может понять и усвоить без долгого предварительного обучения и подготовки. Насколько трудно усвоить смысл поминаемых в венчании событий, видно хотя бы из того, что многие священники, обвенчавшие не один десяток, а то и сотню молодых, с трудом понимают, при чем здесь Исаак и Ревекка, кто такая Асенефа и зачем вспоминается Елена, «обретшая честный Крест». Что же говорить о простых прихожанах? Разделяя таинство на две естественные и довольно самостоятельные части, мы облегчаем усвоение смысла читаемых молитв и поминаемых событий. Подобному облегчению должно способствовать неизменное произнесение проповеди в обоих случаях. Проповедь необходима везде и всегда. Апостол Павел так и говорит: «Вовремя и не вовремя». Хорошо бы и предварительно беседовать с молодыми, объясняя смысл священнодействий и поминаемых имен. Но даже если предварительного обучения не было, в случае раздельного совершения обручения и венчания у нас есть возможность донести до молодоженов в два раза больше святых мыслей.

Все, что касается брачной жизни, напрямую соотносится с Христом и Церковью, как об этом говорит святой Павел в том самом Послании к эфесянам, что читается на совершении брака. В этом смысле наша здешняя временная жизнь еще не есть брак с Агнцем. Или, по крайней мере, это такой брак, с которого человека могут выбросить вон, связавши ему руки и ноги, если найдут его одетым не в брачную одежду.

Нынешняя жизнь более полно соответствует состоянию обрученности с Христом, а само время жизни подобно испытательному сроку, то есть времени, отведенному для испытания верности. Мы уже любим Христа, но еще не доказали свою верность Ему. И жених любит невесту, но ни он ей, ни она ему верности еще не доказали. Уже исходя из этого следовало бы развести во времени обручение и венчание, поскольку земная реальность отображает и копирует реальность высшего порядка.

Девы ждут Жениха, держа в руках светильники с маслом. Готовые девы войдут на брак не ранее, чем раздастся голос: «Жених грядет!» До тех пор нужно бороться со сном и оберегать огонь в лампаде. Два человека сказали друг другу: «Я буду любить тебя вечно!» Теперь полезно дождаться полноты отношений, потомиться в ожидании, чтобы наступивший брак наиболее полно отразил сущность союза Христа и Церкви.

В порядке земной жизни людям бывает крайне полезно испытать и закалить свои отношения. Вот люди нашли друг друга в бескрайнем человеческом море; люди встретились взглядами и поняли, что далее жить согласны только вместе. Они взялись за руки и пришли в Церковь за молитвой и благословением. И теперь Церковь помолится о них и оденет им на руки кольца, благословит их и приведет им в пример имена и истории жизни ранее живших праведников, но удержится от последних благословений (в случае раздельного совершения чинопоследований). Кольца надеты, но ложе еще не разделено. Нужно хотя бы малый срок теперь провести в ожидании полноты брачных отношений, уже принадлежа друг другу, уже ни о ком другом не мысля и никого глазами не ища.

Именно так совершаются браки во многих местах вселенной. Даже поверхностное знакомство с практикой совершения венчаний в разных точках христианского мира может нам это доказать. Это кажется нам непривычным, и это, несомненно, кажется нам тяжелым. Последнее слово обличает нашу невоздержность и эгоизм. «Познакомились недавно. Узнали друг друга в первую ночь. Хотим венчаться завтра». Стоит добавить, что во множестве подобных случаев придется дописать: «Захотим развестись через год с небольшим».

Люди сегодняшние не хотят ничего терпеть, не хотят ждать, не хотят испытывать глубину своих чувств и намерений. Они хотят получать все сразу, все полностью, по первой просьбе, часто по первому капризу. Стоит ли им в этом помогать? Думайте сами.

Как это часто бывает, подобная практика венчаний возможна только в отношении людей, уже воцерковленных, зрелых, неслучайных. На их плечи ложится задача возврата к подлинной церковной практике и превращения исключений обратно в правило. Даже если мы со всем усердием возьмемся за благородное усложнение собственной жизни и совершение двух чинопоследований там, где столетиями привыкли совершать одно, все равно мы будем обречены на долгий период использования двоякой практики. Те, кого священник хорошо знает, кто живет жизнью прихода, будут вначале обручаться, а затем, через неделю или месяц или два, венчаться. А те, кто сегодня пришел, завтра хочет венчаться, а послезавтра исчезнет навсегда, будут просить, чтобы мы «сделали все в один день и по-быстрому». А священнику, исходя из ситуации, придется выбирать правильную модель поведения, чтобы никого не оттолкнуть, никого не обидеть, но и никого не развратить, не разбаловать легкостью требоисполнения.

Конечно, подобная практика требует от священника повышения ответственности и умножения трудов. Из «магазина по продаже религиозных услуг» многим придется превращать свои приходы в реальные общины. Как тяжел этот труд! Как он благороден! Но сколько злости родят эти слова в душах тех, кому и так хорошо!

Вне настоящей общины здоровая, правильная литургическая практика вряд ли вообще возможна. И то, что сказано о венчании, в полной мере касается так же и крещения – этого единственного таинства, упомянутого в Символе веры. Оглашение тоже можно, а часто и нужно, совершать отдельно от самого крещения.

О том, что крещение не есть частное дело и отдельная треба, но что это есть событие всей общины, событие, к которому нужно долго и тщательно готовить человека, сказано и написано немало. Вряд ли на данном этапе церковной жизни нам удастся повсеместно восстановить институт оглашения и наладить катехизацию. Вряд ли вскоре мы насладимся зрением того, как вся община принимает в свои недра новокрещенного человека и с радостью молится на крещении, словно присутствует при родах. Но это вовсе не значит, что главными вопросами для желающего креститься должны остаться такие: «Когда прийти?», «Что с собой взять?» и «Сколько это стоит?»

С пришедшим и просящим крещения человеком нужно говорить, объясняя смысл таинства, разбирать смысл Символа веры и (почему бы и нет?!) оглашать отдельно от крещения. Пусть этот человек выучит молитву Господню, пусть постоит хоть раз на литургии и выйдет после слов: «Оглашенные, изыдите!» Пусть сам прочтет Символ на своем крещении. Это нужно ему в первую очередь. Но это нужно и настоятелю, если он заинтересован в увеличении среди своей паствы числа вдумчивых, основательных и серьезно относящихся к вере прихожан.

Уже доказано опытом, что там, где человека готовят к крещению, а не крестят наспех, плоды крещения приближаются к идеалу и святая древность воскресает на наших глазах. Кроме того, всякое таинство совершается над одним человеком, но неизбежно касается многих. Заставьте крестных перед крещением их крестника причаститься; заставьте их выучить Символ веры. Заставьте их в ответ на ваше «Мир всем!» ответить «И духови твоему». Потребуйте со властью, данной вам Богом, вскоре после крещения принести ребенка на первое причастие. Сделайте хоть что-то из этого или все вместе, добавьте к перечню то, что не названо, и вы со временем увидите свой приход иным. Он будет изменен в лучшую сторону. Сам Бог изменит его, но не без вас, конечно.

У нас всегда хватало людей, которые любое заблуждение готовы спутать со Священным Преданием на основании того, что заблуждение укоренилось и обросло мхом от древности. У нас всегда было немало людей, боящихся перемен и во всякой перемене усматривающих несуществующий след антихриста. Духовная лень, плохое образование, самолюбие и нервная взвинченность тому виной. Но это не значит, что нужно капитулировать перед невежественной ленью с одной стороны и кликушеством с другой. Обновляться и отвечать на вызовы времени все равно придется. И нет в деле обновления ничего более верного, как возвращение к незаслуженно забытому старому. Состарилась ли Церковь Христова за две тысячи лет? Что вы! Она так же молода, как во дни своего рождения, во время Пятидесятницы! Она, конечно, старица, но старица с юным лицом и свежими силами. Такою видел ее в видении апостол Ерм, и нужно нам научиться различать в ней то, что относится к ее вечной юности, от того, что касается следов прожитой жизни, исторического опыта. Этот опыт был не всегда верен, и в Богочеловеческом организме Церкви «человек» часто стремился подчинить своему «человеческому» то, что не его, то, что есть Божественное. Смелость нужна, смелость и честность, рожденные верой, чтобы разобраться во всем этом.

Практика раздельного совершения оглашения и крещения, обручения и венчания – это именно старая практика, по грехам нашим и с нашего молчаливого согласия сошедшая к нулю. Возрождение этой практики назрело. Само время заставляет искать «забытое старое», чтобы не то что развиваться, а хотя бы выжить. Тема требует обсуждения. Тема родит споры, и местами весьма жаркие. Но пока одни спорят, а другие ругаются, третьи будут потихоньку воскрешать забытую практику, и состояние их приходов лучше всяких слов докажет правильность и необходимость возвращения к древним литургическим нормам.

Воскресение и Писание

Сказанное касается также и христиан, и само сказанное сказано не для того только, чтобы сверху вниз осуждающе смотреть на евреев. В Христа невозможно поверить, исходя из одного лишь Писания. Вера в Бога как Троицу и Иисуса как Христа не выводима из Писания, сколь его ни изучай, ни смакуй и ни анализируй. Нужно вторжение живого Христа в наш мир условностей, мнений и догадок, чтобы весь этот двоящийся и троящийся мир превратить в цельность, в «симфонию», то есть в согласное сладкозвучие всех книг, направленных к исполнению пророчеств. Для этого – Пасха, с ее торжеством, и для этого – «обычное время», с его чтениями, коленопреклонениями, изучениями, молениями.

Вот двое из апостольского лика идут в Эммаус, и Сам Иисус, приблизившись, идет с ними. Он спрашивает, они отвечают, но «глаза их удержаны» (Лк. 24: 16). Они говорят о Нем как о пророке, сильном в слове и деле; выражают надежду на то, что Он должен был избавить Израиля, и скорбь от того, что эти надежды не исполнились. Они – земные и мыслят совершенно по-земному. Наконец Он прерывает их упреком: «О, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки!» «И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснил им сказанное о Нем во всем Писании» (Лк. 24: 27). Сам Христос толкует им Писания о Себе, но они все еще не узнают Его! Удивительно, насколько необходимо Писание, насколько нельзя без него, и – тут же – насколько относительна его польза, насколько оно, Писание, не абсолютно. Его держат в руках, его изучают, помнят и даже правильно понимают, но пока нет толчка из иного мира, влияния свыше, оно продолжает оставаться «молчащей Книгой».

Упрошенный не узнавшими Его апостолами, Христос возлег с ними за трапезу. И только тогда, когда Он, «взяв хлеб, благословил, преломил и подал им, тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них» (Лк. 24: 30-31).

Христос уже после Воскресения совершает с этими двумя учениками то, что впервые совершил до Своего страдания. Он совершает нечто подобное Тайной вечери, подобное Евхаристии. И они узнают Его! Узнают посреди Евхаристии! На Тайной вечери их не было. Там были только двенадцать: Петр, Андрей, Иоанн, Фома… Но та вечеря была первой, а не единственной. После Воскресения и до самого Второго пришествия она должна будет продолжаться. И вот Он Сам совершает преломление хлеба с учениками после Воскресения, совершает, чтобы быть узнанным ими.

Очевидно, что здесь есть ориентир для движения многим на все дни «до скончания века», здесь есть ответ на наши сомнения и вопрошания. Ответ заключается в том, что мы не узнаем Его. Не узнаем упорно и постоянно, хотя Он часто идет рядом и вступает с нами в диалог. Мы не узнаем Его, даже читая Писания, и только в Евхаристии, только посреди «преломления хлеба» наши глаза открываются, и мы узнаем Его. А потом все становится на свое место. Потом даже удивительным кажется, как мы не узнавали Его столь долго. Ведь «не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание?» Вот теперь и пророчества понятны, и отдельные темные места в текстах можно изъяснять, и вся громада событий, слов, притч и тайносказаний озаряется светом. Ну разве это не путь?

Вот почему нет ни одной службы, на которой мы не читали бы и не пели священные тексты. Мы поем псалмы и читаем послания, пророчества, Евангелие как знак свидетельства того, что наша вера предсказана, прообразована, приготовлена мучительным течением долгих веков. Она – не каприз, не фантазия и не мечта, но исполнение. Мы не выводим веру из Писаний, поскольку из Писания, взятого «самого по себе», можно вывести все что угодно. Но мы само Писание начинаем понимать лишь в лучах пасхальной веры. Сначала Воскресший Христос, затем – открытый ум и «снятое покрывало». Не иначе!

Вот те двое, ошеломленные и обрадованные, поспешно приходят в Иерусалим и рассказывают одиннадцати Апостолам о том, что случилось с ними по пути. И опять Сам Иисус является, уже не двум, но всем вместе. Они пугаются, а Он преподает им Мир. Он просит что-нибудь поесть, не потому, что голоден, но чтобы они знали, что это – Он, живой и воскресший, а не дух и не призрак. А затем Он говорит: «"Вот то, о чем Я говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему написанному в законе Моисеевом и в пророках и псалмах". Тогда отверз им ум к уразумению Писаний» (Лк. 24: 44-45).

«Отверз ум к уразумению Писаний». Впору просить: «И нам отверзи ум, Господи, чтобы мы видели свидетельство о Тебе в каждой строчке и на каждой странице!» И если этот вопрос задать, то слышен и евангельский ответ: «Празднуй Христово Воскресение!» Оно одно исполняет смыслом историю, объясняет Писание, исцеляет сердце.

Реставратор слой за слоем снимает с ионы или картины лишнее, позднее, чуждое, чтобы освободить сияние первых красок. Так праздник Пасхи Христовой слой за слоем снимает с души лишнее и второстепенное, чтобы засияло «единое на потребу» и подлинное. И для этого мы празднуем Воскресение не раз в год, но каждый воскресный день, 52 раза в год. Однажды сошедший в Пасху с небес огонь мы должны поддерживать на алтаре сердца, не давать ему погаснуть. Для этого в Церкви все. Алтарь с этим огнем и есть Церковь!

О Христе говорит «закон Моисея, пророки и псалмы». Псалмы названы отдельно. В них и пророчества, в них и напоминание закона. Но самое главное: в них голос Самого Христа. «Нищ и боляй есмь аз».

«Разделиша ризы моя себе».

«Не отврати лица Твоего от Отрока Твоего».

«Аз же есмь червь, а не человек».

Мы так часто слышали эти и другие слова в дни поста. «Даша в снедь мою желчь и в жажду мою напоиша мя оцта». Слышали и другое: «Восстави мя и воздам им», «Воскресни, Боже, суди земли».

Псалмы, действительно, наполнены и переполнены голосом Самого Христа, этого Сына Давидова, Сына Авраамаова, Которого прообразовали слова и дела Давида, Авраама и иных пророков. Поэтому книга псалмов читается в Церкви более всех других книг Ветхого Завета, чаще других, с большей любовью и вниманием.

***

Радоваться всегда, радоваться постоянно пока еще невозможно. Падшая природа не вмещает полноты пасхальной радости навсегда, но способна лишь временами отзываться на нее. Грешный человек от подлинной благодатной радости иногда еще больше устает, чем от трудов или скорбей. «Мехи рвутся, и вино проливается». Кому неизвестно это, тот, возможно, просто невнимателен. Кто отрицает это, тот просто лжет или пребывает в самообольщении.

Войти в Пасху вечную – это и есть наша цель и наш труд. Но, Боже Милостивый, как мы далеки еще от завершения этого труда!

Реки сходят с высот и бурлят, пенясь, шумят и искрятся. Такова Пасха!

Но затем река входит в долины и течет тише. Это – та же вода, лишь текущая менее бурно. Таков весь остальной церковный год. На протяжении этого года нужно будет хранить во внутренних сокровищницах пережитый пасхальный опыт и еженедельно на богослужении его исповедовать. И чтение Писаний будет служить напоминанием, а пение – возобновлением радости. Но, между тем, воды, вопреки очевидному опыту, будут не только течь вниз, но и постепенно подниматься вверх. Они будут собираться вверху, чтобы исполнилось сказанное: «На горах стоят воды» (Пс. 103: 6). Оттуда, сверху, они в назначенный час обрушатся и вновь запенятся и засверкают. «От прещения Твоего бегут они, от гласа грома Твоего быстро уходят; восходят на горы, нисходят в долины, на место, которое Ты назначил для них» (Пс. 103: 7-8).

Это будет следующая Пасха, которую можно уже ждать и хотеть, заполняя время ожидания изучением Писаний и посещением храма каждый воскресный день.

Всего одна притча

Он сотворил больше, чем сказал, «но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21: 25). Сказал же Он сравнительно немного. Причем говорил Он, не готовясь заранее, не обдумывая, не составляя тезисы и конспекты. Он говорил спонтанно, по случаю. Тайны иного мира, законы вечной жизни преподавались Им посреди житейской сутолоки, при взгляде на трудящихся рыбаков, на цветущие лилии, на людей, опускающих пожертвования в храмовую сокровищницу. И всякий раз «благодать изливалась из уст Его» (см.: Пс. 44: 3). Словно солнце, льющее свет естественно и непрестанно, уста Иисусовы источали сладость, превосходящую вкусом сотовый мед и драгоценную более золота и отборных камней. Никакой вельможа не записывал за Иисусом Христом Его слова тростью книжника-скорописца. Христос так просто делился Божественной мудростью, как никто из земных мудрецов не ведет себя со своими лучшими мыслями. Действительно, Он – Солнце, льющее свет независтно, Он – «Солнце правды, и исцеление в лучах Его» (Мал. 4: 2).

***

Слова Иисусовы бездонно глубоки и одновременно божественно кратки. Никто из писателей, стремившихся малыми словами передать большую премудрость, не может сравниться с Господом. Кратко говорил Эзоп, а вслед за ним все лафонтены и крыловы. Но их аллегории не бездонны. У них всего лишь есть двойное дно, и смысл их похож на ядро ореха, скрываемое скорлупой. Кратки пословицы, притчи людские и крылатые выражения мудрецов. Но в них всегда лишь по одной мысли, тогда как в кратких словах Иисусовых всегда содержатся целые россыпи драгоценных мыслей и целая радуга смысловых оттенков. Тысячу раз прав святитель Николай Сербский, сказавший, что все говорят: «Читай Библию», – а я говорю: «Прочти Библию, а потом несколько лет не читай Библию. Читай любую литературу: историческую, художественную, научную. Затем вновь возьми и перечитай Библию, и ты поймешь, что такое Библия». Если наши «сложные» глаза не узнают Бога в простоте Иисусовой, нам нужно рассматривать Его простоту на фоне «мудрой» человеческой сложности. Тогда становится очевидным, что Его простота – простота божественная.

Мне хочется взять для примера одну из любимых притч – притчу о богаче и Лазаре, чтобы на ее примере попытаться показать бездонность Евангелия и насладиться скрытыми в нем мыслями.

«Некоторый человек был богат». Так начинается притча. Признаки богатства очерчены кратко: он одевается в порфиру и виссон и ежедневно совершает блистательные пиры. Первая одежда – порфира. Это царское одеяние. Порфирородными, то есть родившимися от царских кровей, называли в древности царских наследников. Богач из притчи вовсе не царь. Но он одет в одежду чужого достоинства и, возможно, хочет быть похожим на царя. Людям так часто хочется быть похожими на великих, но вовсе не масштабом деяний, а хотя бы пышностью стола, или богатством интерьеров, или количеством прислуги. «Мещанин во дворянстве» – это очень распространенный тип. «Чем я хуже царя?» – говорит человек сам себе, примеряя у зеркала внешние атрибуты роскоши. Возможно, таков и этот богач. Евангелие описывает его, идя от поверхности в глубину. Верхняя его одежда – порфира, а под ней – виссон. Так называлась тонкотканая, легкая и одновременно прочная одежда. Пара перчаток из виссона помещалась в ореховую скорлупу (!), и римляне не зря платили за виссонные ткани равным весом золота. Итак, человек одет в самое лучшее одеяние и непрестанно пирует. Но весел ли он? Может быть, да. Но, скорее всего, нет. Скорее всего, непрестанные пиры – это попытка прогнать или заглушить глубокую внутреннюю тоску. Не богаче ли всех был Соломон, не было ли в его царстве серебро по цене простого камня? Однако горький приговор миру произнесли именно соломоновы уста. «Все труды человека для рта его, а душа остается голодной». Великие люди не создают новый мир. Они лишь точно высказывают то, что без них было бы менее понятно.

Можно даже думать, что веселье богача было сознательным, намеренным. То есть он заставлял себя веселиться как бы через силу, даже тогда, когда хотелось простой тишины и покоя. Веселиться «непрестанно» невозможно иначе, как только однажды обдуманно и намеренно избрав себе подобный образ жизни. Те же Соломоновы книги могли помочь богачу в сочинении своего особого символа веры и образа жизни. Вот одна из цитат: «Вот еще, что нашел я доброго и приятного: есть и пить и наслаждаться добром во всех трудах своих… И если какому человеку Бог дал богатство и имущество, и дал ему власть пользоваться от них и брать свою долю и наслаждаться от трудов своих, то это – дар Божий» (Еккл. 5: 17–18). Эти слова богач мог бы вывесить на фасаде своего дома, и он мог бы указывать на них всем хотящим упрекнуть его в чрезмерной роскоши. Дескать, «это в Писании сказано. То, чем я пользуюсь, – дар Божий».

Человек вообще не может жить без мировоззрения. Мировоззрение может быть недодуманным, примитивным, сырым, но оно должно быть. Объяснить себе мир и себя в мире хоть как-то обязан каждый человек. Скорее всего, человек откажется жить в мире, который совершенно необъясним, враждебен и непредсказуем.

У блаженного Августина есть мысль о том, что не то удивительно, что добрый делает добро ради благой цели; удивительно, что злой делает зло тоже ради благой, как ему кажется, цели. Свой набор оправданий есть и у блудницы, и у вора, и у диктатора. Они скажут, что так делают все, что иначе не проживешь, что есть многие, поступающие еще хуже, и т.д. Наверняка свое мировоззрение и свой набор оправданий был и у богача из притчи. Спроси мы у него, почему он живет так, а не иначе, мы непременно услышали бы внятный ответ очень неглупого человека. Насколько же совпадала его правота в глазах его с его оценкой в очах Божиих, мы увидим позже. А сейчас взглянем на второе действующее лицо из этого евангельского отрывка.

***

Его звали Лазарь. В отличие от богача, у него в притче есть имя. Эта поименованность Лазаря означает, что Бог знает его лично. Бог, как Существо всеведущее, знает вообще все. Но с человеком у Него особые отношения. Он не просто знает нас исчерпывающе, вплоть до количества вздохов и числа волос. Он хочет общаться с нами как Личность с личностью. А личностное общение непременно предполагает обращение по имени. Свои имена Бог открывает Сам, и люди затем призывают эти имена, надеясь быть Богом услышанными. И Господь, в Свою очередь, как добрый Пастырь, «зовет овец своих по имени и выводит их» (Ин. 10: 3). То, что Христос называет имя бедного страдальца – Лазарь – и умалчивает об имени богача, означает, что первый человек – от овец Божиего стада, а второй – нет.

***

Лазарь спасен не за бедность. Это было бы опасным упрощением жизненных проблем и ложью на истину. Есть бедные люди, которые ужаснули бы мир, будь они на месте богача. Есть люди, для которых бедность – естественное следствие лени, или мотовства, или запойного пьянства. Ничего такого о Лазаре мы не можем сказать, но мы не имеем права говорить также и то, что райское утешение в будущей жизни – это непременная награда за одно лишь земное злострадание. Лазарь не просто несчастен. Он незлобив и терпелив.

Мы можем сделать этот неожиданный вывод из того факта, что после смерти ангелы несли Лазаря на Авраамово лоно. Подобное тянется к подобному, и упоминание об ангелах показывает родство Лазаревой души с чистыми бесплотными духами. О богаче сказано короче и жестче: «Умер и богач, и похоронили его». У богача, конечно, было имя, но оно не называется в притче, так как хозяин имени не укоренен в вечности. У богача были, конечно, пышные похороны, но притча игнорирует пышность и произносит только два тяжелых, как могильная плита, слова: «Похоронили его». Так внезапно меняется картина, и тот, кто питался роскошно, стал пищей огня, а тот, чьи гнойные раны служили пищей бродячим псам, оказался в месте покоя и вознаграждения.

***

Но вернемся к словам о том, что Лазарь помилован и утешен не за одну бедность. Подключим для этого, хоть и не без робости, воображение. Тогда как притча говорит об одном характере сложившихся отношений между богачом и Лазарем, мы дерзнем представить себе еще три оставшихся ситуации из четырех возможных.

Ситуация первая. Лазарь, как и есть, несчастен, но богач внимателен и милостив. Он не проходит мимо несчастного, но регулярно велит приносить ему те крохи от роскошного стола, о которых Лазарь и не мечтает. Время от времени богач дает слугам указание помыть Лазаря и дать ему новую одежду. В таком случае Лазарь не просто терпит нужду и молчит. Он молится за благодетеля. Древняя пословица: «Нищий милостыней питается, богатый молитвой нищего спасается», – оправдывается буквально. В таком случае богач не оказался бы в аду, и они с Лазарем нашли бы общий покой в одном и том же месте блаженства.

Ситуация вторая. Лазарь зол. Он отравлен ненавистью ко всем богатым. Он посылает в небо хулы и зовет тысячи проклятий на голову богача. «Мир несправедлив, – говорит он, – и следует водворить справедливость, хотя бы и силой оружия». Такой Лазарь никогда не был бы унесен ангелами на лоно Авраамово! Если бы Лазарь был таков, а богач был бы таким, как мы его знаем, то оба они были бы в аду. Там, в аду, они проклинали бы друг друга и винили бы один другого и во временных бедах, и в общей вечной трагедии.

Третья ситуация заключается в том, что богач, в случае его доброты и милосердия, был бы в раю, а злой бедняк – в аду. Таких богачей немного, но они всегда были и, надеюсь, всегда будут.

В таком случае, возможно, было бы названо имя богача и умолчано – имя Лазаря. Все это я дерзаю писать только в развитие одной мысли: не за одну бедность спасен Лазарь. Одной бедности всегда мало. Нужно иметь внутри души некое сокровище, некую добродетель: кротость, незлобие, неосуждение, отсутствие зависти, – чтобы по смерти ангелы взяли душу твою и препроводили ее в места светлые и злачные, откуда отбежали болезнь, печаль и воздыхание.

***

Интересно, что социальная несправедливость как бы фиксируется Писанием, и никаких призывов к переменам здесь не дано. Решение житейских коллизий перенесено туда. Это вызов всей современной истории Европы. Ведь лозунг Французской революции: «Мир хижинам. Война дворцам», – наверняка бы понравился злому Лазарю (если бы, конечно, он был зол). «Лазари всех стран, соединяйтесь!» – прекрасный клич для того, чтобы руками бедных зажечь дома богатых, пропитать землю кровушкой и затем вновь закабалить бедняков в интересах новой революционной бюрократии. Наша история говорит о многом; в частности, она говорит о невнимательном чтении Евангелия нашими предками в конце XIX – начале XX веков. Бедность и богатство – лишь удобные способы спастись: кому терпением, а кому добрыми делами. Изнутри, нравственным подвигом врачуются язвы мира. Иные способы лечения убивают пациента.

***

Земная жизнь двух главных персонажей притчи изображена красками яркими, но при этом сдержанными. Тот же Соломон говорил о своем бесполезном для души богатстве пространно: «Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники, устроил себе сады… сделал себе водоемы… приобрел себе слуг и служанок… собрал себе серебра и золота… завел у себя певцов и певиц… Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу моему никакого веселья…» (Еккл. 2: 4–10).

Куда меньше сказано о богаче из притчи. Он и Лазарь – это лишь «порфира и виссон» да «гной и псы, лижущие струпья». Но затем Господь продолжает речь. Он сдергивает завесу, отгораживающую будущую жизнь от настоящей, и посвящает нас в тайны воздаяния.

Будущая жизнь предстает именно как таинство воздаяния. Но прежде, чем говорить об этом, нужно говорить о том, что будущая жизнь есть.

***

Со смертью тела человек не распадается на элементы мира, на стихии. Атеисты извели тонны бумаги, чтобы донести до людей свое убийственное мировоззрение. Это мировоззрение сводится к тому, что человек произошел от животных и, окончив жизнь, продолжит свое присутствие в мире лишь в виде лопуха, выросшего на могиле. Это жуткое мировоззрение, и нужно не слишком вдумываться в него даже тем, кто в это верит, чтобы не вскрыть себе вены. Шутка ли? – сын обезьяны и будущий лопух. То, что не все атеисты – сплошь самоубийцы, говорит лишь о том, что люди способны верить в одно, а делать другое.

На другом полюсе мыслей о вечности расположены те, кто слагает сказки о перерождениях. Там, где не верят в Единого Бога, не верят и в вечную жизнь. Но там, где верят во многих богов, верят во множественность земных жизней, в реинкарнацию, то есть в перевоплощение, в смену телесных оболочек. Евангельская истина находится ровно посредине этих двух идей. Итак, одни говорят: «Исчезнешь», другие говорят: «Перевоплотишься». Евангелие говорит: «Продолжишь жить и получишь награду либо – возмездие».

Участь богача – это возмездие. О том, кто пышно одевался при жизни, говорится далее намного больше, чем о том, чьи язвы облизывали псы. Да и вообще в Евангелии ад описывается большим числом слов, нежели рай. Кто не слыхал о «вечном огне», о «неусыпающем черве», о «скрежете зубовном», о «мраке»?! Все это – атрибуты наказания. О рае же сказано лишь: «Не видел того глаз, не слыхало ухо, и на сердце человеку не всходило то, что Бог приготовил любящим Его».

После грехопадения падшие духи стали близки к человеку. И об аде мы знаем больше, чем о рае, поскольку по состоянию сердца ближе находимся к местам страданий, нежели к местам покоя. Тоска и печаль, уныние и отчаяние, зависть и вспыльчивость, похоть и злопамятство вкупе с сотней иных греховных состояний знакомы всем. Или почти всем. Одновременно с тем незлобие, кротость, долготерпение, сострадание, целомудрие известны большинству лишь по имени. За этими именами для многих людей ничего не стоит, никакого внутреннего опыта. А, учитывая стремительные языковые перемены, скоро и по имени эти добродетели будут неизвестны очень и очень многим. Вот и получается, что у человека, даже без особых усилий с его стороны, есть опыт бесовской жизни. (Повторю, что уныние, злоба, нераскаянность есть именно бесовские состояния.) Но у него может вовсе не быть опыта ангельской жизни. Вот почему нельзя мечтать о рае. Начни мечтать, и тут же придумаешь нечто греховное, то, что тебе ближе, но вовсе не то, с чем связано истинное блаженство. Вот почему и в слове Божием рай не описан в деталях. Рай небесный, тот, о котором Господь на Кресте сказал разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23: 43), неизобразим и непредставим для нашего падшего воображения. Вот почему выше было сказано о том, что для того, чтобы быть несомым ангелами в места покоя, нужно быть хоть как-то сродным ангелам. У Лазаря было это сродство.

Бедные редко приковывают наш взор. Нас больше интересуют богатые. Что они едят, во что одеваются, куда ездят отдыхать, как сколотили первый миллион… Все это – предмет заинтересованности для тех многих, кто «пока не царь, но при случае не прочь одеться в порфиру». Так вот, Господь, привязав наш любопытный взгляд к человеку, живущему в роскоши, по смерти последнего стремительно помещает его в пламя. И наш привязанный к персоне богача взор тоже невольно оказывается смотрящим на огонь, который не угаснет.

***

Оттуда, из огня, богач взывает о милосердии к Аврааму и… к Лазарю. Он теперь заметил и узнал этого нищего, вечно лежавшего у порога. Последние стали первыми и – наоборот. Если Лазаря богач видел почти ежедневно, то Авраама никогда дотоле в глаза не видал. Нужно ли повторять, что не только фотографии не было тогда, но и портретной живописи не было у евреев? Откуда же у богача это безошибочное узнавание?

В будущем мире мы станем насильно прозорливы. Или, что точнее, естественно прозорливы. Не длинным путем логических рассуждений, не путем прочих мысленных операций будет познавать душа все вокруг, но через простой взгляд. И взгляд уже будет не просто взглядом, но созерцанием и проникновением в суть созерцаемого. Так до грехопадения Адам смотрел на животных и давал им имена. Так Петр на горе Преображения безошибочно узнал Моисея и Илию, хотя был апостол тогда в благодатном исступлении и произносил невнятные речи. Все узнают всех. Если это касается узнавания дальних и ближних родственников, знакомства с авторами книг и музыки, которыми зачитывался и заслушивался, то это будет радость. Если же это будет обретение кошмарно-правдивого знания о себе и о мнимых «великих», если это знание станет разоблачением и ниспровержением, то тогда это и есть Страшный суд.

Некто из монахов Афона сказал, что трем вещам удивится, если попадет в рай. Первое – то, что он – в раю. Второе – то, что нет там тех, о ком он был уверен, что они там. А третье – то, что там есть те, кого он никак там не ожидал увидеть.

По крайней мере, дважды удивился богач. Во-первых, он – в аду. Ну а во-вторых, в раю – Лазарь. И какая теперь разница, что ты ел, что пил, на каком ложе ворочался, объевшись. Если ты не верил в вечную жизнь и никак к ней не приготовился, то ее и недостоин. Именно об этом говорит Авраам: «Чадо! Вспомни, что ты получил уже доброе в жизни твоей». Но разве можно сравнить съеденную пищу, которая афедроном выходит вон, с вечным пламенем мучения? Нет ли издевательства в этом Авраамовом «вспомни»? Даже если я сижу в зубоврачебном кресле, никакая память о прежних удовольствиях не утешит меня в эти минуты. Тем более никакое воспоминание о прошедших благах не утешит человека в аду. Оно скорее раздражит и разозлит, заставит заскрипеть зубами в бессильной злобе на самого себя. Этот «скрежет зубовный», возможно, и есть скрежет отчаяния и запоздалого сожаления о прожитом. В случае богача ни Авраам, ни Лазарь не виновны в его печальном положении. Он сам совершил выбор в пользу земли и только земли. В землю он закопал «талант» – богатство, которым мог бы послужить Богу и ближним. Теперь бывший богач покинул землю, а на небе его не знают и не ждут. Там даже имя его неизвестно. Но самое ужасное то, что ад – это личный выбор, и не зря на Востоке говорят: «Богатым рай не нужен».

***

Богач выиграл битву, но проиграл сражение. Он вдоволь вкушал временные удовольствия, но потерял вечную жизнь. Проигрыш плачевный. Смеяться над богачом нельзя, злорадствовать грешно, тем более что не до конца он плох, и кое в чем можно и у него поучиться.

Он, к примеру, переживает о своих братьях, оставшихся на земле. То, что святые, движимые любовью и состраданием, переживают о грешных жителях земли, не вызывает сомнений. Но чтобы грешник, оказавшийся в аду, переживал о родственниках и хотел, чтобы они избегли его участи, это уже удивительно. По нынешним временам братья и сестры сплошь и рядом ведут себя по отношению друг ко другу так, что на их фоне богач может показаться праведником.

Но это любовь к своим. Это та любовь, которая может родить логику Каиафы. Каиафа был архиереем, и был прозорлив без святости. Он предсказал, что «лучше» умереть одному Иисусу, «нежели чтобы весь народ погиб» (см.: Ин. 11: 49–51). Многие способны на любовь, вызванную чувством крови. Эта любовь имеет цену, она важна, но она не ведет на небо. Евангелие Христово вообще совершает радикальный переворот в области человеческих мыслей. И даже не то удивительно, что Евангелие бичует человеческие пороки. Удивительно, что оно меняет наше представление о добродетели. Любить надо всех, а не только своих. Любить своих – это любить себя в них. А любить чужих – это распять себя. Сострадательная любовь, не различающая чужих и своих, является, например, одной из главных тем притчи о милосердном самарянине. Стоило и богачу расширить свое сердце, чтобы в нем поместились не только родные братья, но и хотя бы кто-то из неродных нищих. В очередной раз стоит со страхом повторить: богач не злодей. Он просто невнимателен к жизни духа и жизни будущей.

***

Эта же мысль содержится в словах Иисуса Христа о втором пришествии – из Евангелия от Матфея. Там страшные слова: «Отойдите от Меня, проклятые в огонь вечный», – Господь говорит не тем, кто раздевал ближних, калечил их или отнимал хлеб. Он говорит это тем, кто «всего лишь» не кормил, не одевал, не посещал больных и заключенных. Не наличие активно совершенного зла, а отсутствие добрых дел будет причиной уйти в сторону, противоположную пути праведных.

Эти евангельские идеи вырывают с мясом и кровью из наших уст бесчисленные самооправдания, вроде «я не делал того», «я не делал этого». Для того чтобы оказаться в самом жутком месте, иногда и нужно-то только одно – ничего не делать.

***

Богач просит праотца посодействовать спасению братьев – послать кого-либо со свидетельством, чтобы и им не попасть в это жестокое место.

Авраам отказывается посылать кого-либо к братьям богача со свидетельством, мотивируя это тем, что у них есть «Моисей и пророки» (Лк. 16: 29). Иными словами, у них есть Святое Писание. Если они не верят ему, то они не поверят даже воскресшему мертвецу!

Редко где можно найти в Писании еще одну такую высокую похвалу Книге Завета. Оказывается, человек, имеющий Писание и изучающий его, не нуждается в вестниках из иного мира. Все, что они могли бы сказать, он уже знает! А если они придут, то самих пришельцев и их слова можно судить на основании Писания! Это должно родить смелость в душе верующего человека, смелость, подобную Павловой, когда он велит анафематствовать «Ангелов с неба», если они принесут чуждое благовествование (см.: Гал. 1: 8).

Но эти же слова повелевают проверить отношение к Писанию. Его нужно внимательно изучать на протяжении всей жизни. Дважды мы, православные, говорим о Ветхом Завете в Символе веры. Христос воскрес в третий день «по Писанием», и Дух Святой «глаголал пророки». Нужно изучать все, что Дух сказал через пророков, и все, что имеет отношение к пророчествам о Спасителе. Любовь к Писанию – это опосредованная любовь к Самому Господу, это наша сладчайшая обязанность и труд всей жизни.

Христиане – люди Чаши и Книги. Отберите у человека Чашу и оставьте Книгу. Получится, что вы отобрали Христа, и тогда наличие Книги не спасет ситуацию. Но отберите Книгу и оставьте Чашу. Тогда человек будет иметь доступ к «престолу благодати», но со временем станет невежественным носителем благодати. Это странно звучит, но такое возможно. Из-за невежества со временем такого человека враг отведет и от Чаши. Поэтому лучше ничего не отнимать, но дать христианину и Свет Писаний, и Пищу бессмертия.

В идеале наша вера должна быть такова, что не только заезжий проповедник, или мусор телевизионных страшилок, или бытовые слухи и пересуды не должны колебать нашу веру. Даже явившийся ангел или восставший мертвец не должны привлекать наше внимание так, как живые слова Живого Бога.

***

Притча – это не история. Она и в церкви предваряется словами: «Рече Господь притчу сию». Тогда как реальная история начинается со слов «во время оно». Притча – это специально написанная картина, посредством которой Христос открывает нам нечто бесценно важное. Но притча о богаче и Лазаре имела и в истории свое воплощение. В истории был человек, который воскрес из мертвых, которого тоже звали Лазарь. Он воскрес по слову Христа, но его воскресение никого из неверующих не убедило в Божественности Иисуса. Более того, начальники иудейского народа согласились и Лазаря убить вместе с Иисусом, так как Лазарь был не чем иным, как живой проповедью о Мессии. Слова: «Если и мертвец воскреснет, не поверят», – исполнились буквально.

Такова упертая сила неверия. Ее мы тоже можем увидеть в притче наряду с похвалой великой силе Писания, наряду с тайным внутренним богатством Лазаря и внутренней нищетой богача.

Несколько пространных слов произнес Златоуст на тему этой короткой притчи. И это были воистину золотые слова. В десятки, а то и в сотни раз превышают его слова своим объемом слова Господа. Превышают, но не исчерпывают. Тем более не исчерпывают их глубины и эти одновременно и длинные, и малые строки. Не исчерпывают, да и не пытаются. Поскольку слова Господа Иисуса Христа удивительно кратки и божественно глубоки.

Имя Христа

Подчинение закону у младенца в еврейском народе ощутимо происходит уже на восьмой день. Тогда младенца обрезывают. Христос претерпел эту болезненную процедуру. Можно представить себе детский плач и пляску взрослых вокруг кричащего младенца. Можно подсмотреть, как это делают евреи сейчас. В сущностных чертах это одно и то же действие.

Думая же о Христе, мы кланяемся Ему в сей день особо, поскольку в сей день к телу Его прикоснулось железо и Богомладенец впервые пролил кровь.

Но у этого дня есть еще одна глубочайшая особенность. А именно: в день обрезания ребенку нарекали имя.

Сына Божия нельзя было назвать каким угодно именем. Еще в день Благовещения Гавриил сказал Марии: «Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус» (Лк. 1: 30–31).

Так же и сомневающегося Иосифа Ангел утешает и наставляет, говоря: «Родившееся в Ней (Марии) есть от Духа Святаго; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус» (Мф. 1: 20–21).

Итак…

Чудесная семья, состоящая из Девы-Матери и старца-служителя, не сомневалась ни одного дня по поводу того, как назвать явившегося в мир Спасителя. Не было ни советов, ни споров. Были только восемь дней ожидания, а «по прошествии восьми дней, когда надлежало обрезать Младенца, дали Ему имя Иисус, нареченное Ангелом прежде зачатия Его во чреве» (Лк. 2: 21).

Имя, предназначенное воплотившемуся Сыну, хранилось в тайниках Премудрости Божией, а в день Обрезания пролилось на землю, как дождь на руно. Пока закрыта в сосуде ароматная масть или миро, то не слышно запаха. Стоит же открыть сосуд или тем более пролить миро, как «храмина наполнится масти вони благовонныя». Поэтому и слово тайное из самой тайной книги говорит: «Имя твое – как разлитое миро» (Песн. 1: 2).

Имя Христа благоуханно, имя Его драгоценно. И «да убоится сердце мое боятися имени Его». Христос «верующим во имя Его дал власть быть чадами Божиими» (Ин. 1: 12). Сама вечная жизнь есть не просто вечное существование, но «Жизнь во имя Его» (Ин. 20: 31).

В имени Спасителя великая сила.

«Во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи», – сказал Петр хромому человеку, сидевшему у храмовых ворот, называемых Красными (см.: Деян. 3: 6). И когда за это чудо, а наипаче за проповедь о Христе воскресшем Петра с Иоанном поставили перед синедрионом, Петр сказал, что «именем Иисуса Христа Назорея, Которого вы распяли, Которого Бог воскресил от мертвых, Им поставлен он (бывший хромой) перед вами здрав». И даже больше сказал Петр, а именно: «Нет ни в ком ином спасения, ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы спастись» (Деян. 4: 10, 12).

Нет другого имени под небом, которым бы надлежало спастись. Как изысканную восточную сладость можно носить в устах эти слова и повторять: «Иисусе, Иисусе, Иисусе, Сыне Божий, помилуй меня». «Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим». И еще: «Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей» (Песн. 2: 3).

А как много в Писаниях тайн, связанных с именем Спасителя! Как много в этом роскошном замке комнат, в которые мы еще ни разу не входили!

Вот Иоанн говорит, что «закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа» (Ин. 1: 17). Образ этих слов дан в истории овладения землей обетованной.

Моисей довел людей до границ земли, но в саму землю не ввел, и сам не вошел. Это потому, что закон никого не доводит до совершенства, и Моисей этот закон символизирует. Кто же вводит народ в землю? Иисус! Человек с именем Иисус довершает дело Моисея. И это пророчество о том, что закон передаст эстафету Евангелию. Да и сам Моисей говорит: «Пророка воздвигнет вам Господь Бог ваш из братьев ваших, как меня; Его слушайте» (Деян. 7: 37).

Того Иисуса, который продолжил историческое дело Моисея, звали Иисус Навин. Мысль, что эти события были живым пророчеством, явствует из того, что Иисуса Навина звали сначала Осия. Чтобы взять на плечи тяжесть Моисеевой миссии, ему нужно было сменить имя с Осии на Иисуса. И Моисей, зная, что делает и зачем, совершает это переименование! Моисей умирает, издалека увидев обещанную землю, а Иисус доводит народ до цели. Но чудеса и знамения на этом не оканчиваются.

Для русского уха быть Осией, а стать Иисусом – это все равно что быть Осипом, а стать Ильей. Слишком уж непохожи по звучанию имена. Но в еврейском языке Осия был Гошуа. Переименовывая его, Моисей называет его Егошуа. Это близкие по звучанию слова. И при помощи какой, думаете, буквы переименовывает? При помощи маленькой йоты! Добавленная к имени Гошуа, йота превращает его в Егошуа, то есть в Иисуса!

Так вот почему сказано, что «ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все» (Мф. 5: 18).

Долго мучили меня эти слова. Поскольку неясно, как могут сохранить свою значимость крючочки и черточки в законе, когда сказано: «Если законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Гал. 2: 21). Но теперь ясно, что Ветхий Завет раскрыт в Новом, облит светом, ясен и виден. А Новый Завет скрыт в Ветхом, да так скрыт, что все новозаветные события уже прошли по земле, как тени и пророчества, и имеющий глаза, чтобы видеть, способен это замечать.

В истинную землю покоя, в землю, текущую молоком и медом, в истинное субботство вводит нас Иисус Христос. Христос вошел «в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие» (Евр. 9: 24); туда, в самое небо, вслед за Ним войдут и все полюбившие Его.

Нам подарено Его имя и через имя подарена возможность обретать благодать. Мы можем назвать день Обрезания днем Молитвы Иисусовой, и это будет истинный Новый год, если с призыванием имени Христа будет умирать в нас ветхое, будет усиливаться в нас новое.

Вооружимся же именем Иисусовым, братья, ибо воистину «имя Господа – крепкая башня: убегает в нее праведник – и безопасен» (Притч. 18: 11).

О миссионерстве

Пригласили священника в армию. И пока через плац с дежурным офицером в актовый зал шли, офицер священника просит: «Вы им скажите, чтоб они приказы командиров исполняли безропотно, чтоб с оружием вели себя осторожно, чтоб в село за самогонкой в самоволку не бегали, чтоб деды младших сильно не обижали».

Привели родители ребенка первый раз на исповедь. Говорят ему: «Ты ж обязательно батюшке скажи, что ты нас с папой не слушаешься». А батюшке говорят: «Уж вы его пожурите, чтоб он не был таким строптивым, чтоб ел то, что дают, не спорил с нами, слушался».

Куда бы священник ни пришёл и кого бы к нему ни привели, всем, в первую очередь, желательно, чтобы в мире умножилось послушание. Чтобы умножилась молитва и родилось богопознание – так этого нет. Главное – послушание подавай. Архимеду нужен был рычаг и точка опоры, чтобы перевернуть мир. Начальники и командиры всех сортов, кажется, видят в священниках рычаг для переворачивания мозгов подчиненных в сторону послушания. Это неправильно.

Упрекают дореволюционную Церковь в том, что она слишком была связана с монархическим режимом, что она превратилась в одну из главных его подпор. И пострадала, дескать, затем так жестоко из-за крушения режима, который подпирала и поддерживала. Может быть, это и так, но ведь сегодня от Церкви хотят того же самого – подпирать и поддерживать. В Церкви ищут не Церковь, но некоторые из ее функций, далеко, кстати, не основные. Любая власть стоит пред соблазном потребительского отношения к Церкви в своем государстве. «Помогите нам бороться с наркоманией, скажите народу, чтоб не бунтовал, помогите бедным терпеливо дожить до смерти и не смейте учить нас, как нам самим поступать».

Рабовладельцы были бесовски прозорливыми миссионерами. Они сознательно крестили рабов, чтоб дядя Том смиренно жил в соломенной хижине, сочиняя очередной «спиричуэл», и нож в руки брал только для срезания плодов при уборке урожая. Может, русская Церковь до революции и была виновата, но тогда не стоит забывать, что под угрозой оказаться в таком состоянии находятся все Церкви в любом христианском народе.

Бога надо любить не за то, что Он даст. Бога надо любить как Бога, а не как спонсора. Лучшие сыны Израиля до пришествия Христова поняли, что Тору нужно читать и изучать не «для», а ради сладости самой Торы.

Известны слова Христа из Евангелия: Милости хочу, а не жертвы (Мф., 9, 13). Эти слова процитированы из книги пророка Осии, и у них есть продолжение: Милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений (Ос., 6, 6). Боговедение – это знание Бога, такая память о Нём, которая стремится стать непрестанной, поучение в Его слове, исполнение заповедей. Послушание младших старшим и подчиненных – начальникам, милосердие, справедливость в судах, верность в браках – это лишь плоды боговедения. Нельзя искать плодов, не окапывая и не поливая корни. Когда умножаются грехи, тогда Господь готов в гневе судиться с жителями земли, и суд у Него с людьми потому, что нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле (Ос., 4, 1).

Все пророки говорят о Мессии, даже если мы не всегда видим это и понимаем. И все пророки словно едиными устами и единым сердцем говорят: Итак, познаем, будем стремиться познать Господа; как утренняя заря – явление Его, и Он придет к нам как дождь, как поздний дождь, оросив землю (Ос., 6, 3). Не нужно думать, что этот горячий вопль обращён только к ветхозаветным людям. Не нужно думать, что нам, верующим во Христа, людям Нового Завета, уже нечего познавать больше и стоит успокоиться чтением Символа веры. Познавать Господа, искать Его с раннего утра до позднего вечера обязаны все, кто знает, что Бог есть. Более того, сыны Евангелия должны распаляться большей жаждой благодати, чем сыны Закона. Слова Исайи и Осии должны быть более нам близки, нежели современникам пророков.

История христианского мира – это история драматических взаимоотношений между Богом и Его новыми людьми. Господь избирал и возвышал неизвестные дотоле, сидевшие в исторической тьме народы. Господь дарил им Себя, и было им хорошо, покуда Он был их главным богатством. Когда же они хотели превратить Его благодать в свою частную собственность или начинали хвалиться Его подарками, будто своими заслугами, Он отворачивал Своё Лицо. Он также мог гневаться на людей, когда они больше внимания уделяли религиозному искусству: резьбе по камню, церковному злату, стройному пению, витийствующему богословию – и забывали о Боге как о Центре, о сердце, об Источнике. Любили лучи и забывали солнце – можно так кратко сказать. Это было не богопознание, но цветистый культурный обман, разросшийся на месте бывшего богопознания. Тогда исполнялись слова: Истреблен будет народ Мой за недостаток ведения: так как ты отверг ведение, то и Я отвергну тебя от священнодействия предо Мною (Ос., 4, 6).

Всё это было у евреев, но не у них одних. Просто на их истории эти процессы видны, как на матрице. Впоследствии они проявились многократно в истории разных народов, познавших Бога, в том числе и нашего.

Когда священника зовут в школу или армию, это уже хорошо. И не страшно, что его просят повлиять на подчиненных с целью улучшения их дисциплины. Пусть просят. А священник все равно пусть главной своей задачей считает разговор с людьми о Боге. Улучшение дисциплины будет побочным продуктом светлых знаний о Господе Иисусе Христе. И передача этих святых знаний – главная задача священника, ибо уста священника должны хранить ведение, и Закона ищут от уст его, потому что он – вестник Господа Саваофа (Мал., 2, 7).

Кто-то из мудрых миссионеров сказал: «Когда говоришь с еретиком, не говори против него, говори выше». Говоря против, мы ничего не достигнем, поскольку в силу одного лишь инстинкта самосохранения человек будет спорить, защищаться, не соглашаться. Но если в недрах нашего церковного сознания мы богаты тем, чего нет и не может быть у отколовшихся от Церкви, то мы должны суметь указать им на те высоты, о которых они еще не думали, показать им сокровища, которых они не видели.

Так же и с обычными слушателями. Мало толку пережевывать повеления с частицей «не»: «не ругайтесь, не курите, не грешите, не скорбите». Мы – регенты. Нам нельзя говорить «не фальшивьте» – нам нужно дать чистую настройку. Кроме отрицательной частицы «не», в проповеди должен присутствовать позитивный призыв: «Познайте Истину, и Истина сделает вас свободными. Взыщите Бога, и жива будет душа ваша».

Другими словами, «пойдем к Нему, а не к Его дарам; к Нему Самому, а не к Его свойствам; пойдём вверх и перестанем растекаться по плоскости».

Псалом 50

В это время сердце молящегося человека было горячо. Как к котлу, стоящему на огне, не подлетают близко нечистые мухи, так далека от сердца молящегося человека была всякая нечистая и скверная мысль. Но иногда прекращает молитву даже самый горячий молитвенник. Прекратил молитву, стал беспечен однажды и тот, о ком идет наш рассказ. Давид звали его. Он был царь, носящий в груди пророческий огонь.

Этот огонь не горит всегда с одинаковой силой. Однажды вечером, когда пророческий дух не волновал сердце царя, а молитва не согревала его изнутри, Давид «прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива» (2 Цар. 11: 2).

Народ говорит, что мужчина любит глазами, а женщина – ушами. В этих словах много правды. Нашу праматерь в раю змей обольстил льстивым шепотом, а царя Давида сверг с высоты святости через око. Давид ввел женщину в свои покои, спал с нею, и она сделалась беременна. А поскольку женщина не была свободна, и муж был у нее, Давид приказал взять этого мужа в самое опасное место шедших тогда боев, чтобы убили его там наверняка. Так углубил царь свое падение и рабство, к цепи блуда добавив цепь убийства.

У евреев не было слова «совесть». Совесть была, а слова не было. Его заменяло выражение «страх Божий» и «память Божия». Если эта память уходила, человек становился бессовестным. Ничто внутри не шептало ему о нравственном законе и об ответственности. Ничто не напоминало, что Бог здесь, и Он все видит. Для уснувшей совести становился необходимым пробуждающий голос извне. Такой голос донесся до царя из уст пророка Нафана. Пророк не обличил царя прямо, но описал ему ситуацию, в которой бессердечный богач, владелец множества овец, повелевает забрать единственную овцу у бедняка, чтобы приготовить угощение для гостя. Эта словесная картина была так отвратительна, что царь разгневался и сказал: «Достоин смерти человек, сделавший это» (2 Цар. 12: 5).

О, горе! Горе нам, людям, потому что даже лучшие из нас замечают мелкие детали чужих грехов и остаются слепы к своим собственным злодействам. Оцеживают комаров люди и проглатывают верблюдов, по слову Иисуса Христа.

И хотя Нафан утешил царя словами о прощении, раненное грехами сердце Давида стало слезить так, как слезит засоренное пылью око. Покаянный псалом излился из Давидовой души, псалом, который вот уже много столетий читают все, в ком совесть нечиста.

Мессия в начале Евангелия от Матфея назван «Сыном Давида, Сыном Авраама». Авраам жил раньше Давида, но в этом родословии Давид поставлен первым. Это потому, что именно кающиеся люди, плачущие о грехах, подобно Давиду, приходят в чудный мир веры. Покаяние – главное условие примирения с Богом. Все остальное придет потом и приложится. Пойдем же, пойдем вслед за согрешившим пророком, чтобы в кратких словах и буквах его плача найти себя самих, свою душу и свою надежду!

***

Если бы суд земной судил царя, то судил бы он его за грех против Урии и его жены. Первого он убил, а вторую обесчестил. Земной суд требовал бы извинения перед вдовой и материальной компенсации. Вместо этого Давид чувствует себя виновным перед Единым Богом. Его забыл царь и поэтому согрешил. «Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал», – говорит царь. Мы тоже грешим не почему иному, как потому, что забываем о Боге. Не исполняем краткую по словам и тяжкую по трудам заповедь, данную Аврааму: «Ходи предо Мною и будь непорочным». Кого бы ни обидел человек, что бы ни сделал, всегда он виновен – кроме людей и больше, чем перед людьми, – перед Богом, взвесившим наше дыхание.

Давид пробует оправдаться тем, что рожден он в грехе и зачат в беззаконии. От Адама течет в наших жилах зараза греха. Умножается эта зараза со временем, нет сил остановить ее, и «кто родится чистым от нечистого? Ни один» (Иов 14: 4). Но сердце пророка быстро останавливает течение мыслей самооправдывающихся. Не надо оправдывать себя самого. «Не дай уклониться сердцу моему к словам лукавым для извинения дел греховных» (Пс. 140: 4).

Далее молитва царя льется, как один поток покаяния и смиренного сознания своей неправды.

«Окропи меня иссопом, и буду чист…»

«Отврати лице Твое от грехов моих…»

«Сердце чистое сотвори во мне, Боже…»

«Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отними от меня».

«Возврати мне радость спасения Твоего…»

Все это слишком хорошо нам известно. Все это может стать для нас преступно-привычным, таким, что ни слез, ни вздохов не родит душа, хотя знакомые слова читаются часто.

Заметим хотя бы контраст, который должен сопровождать покаяние. «Радость спасения» просит тот, кто ощутил «печаль и горечь погибели». Духа Святого просит не отнимать тот, кто ощутил великую потерю – утрату благодати. Кости сокрушились, уста слиплись и запеклись, сердце почернело и загрязнилось. Лишь потому, что это ярко переживает и чувствует пророк, он просит: «не отними», «возврати», «исцели», «очисти».

***

Но далее нас ждут находки удивительные. Ободритесь, грешники! Давид говорит: «Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся».

Что ты говоришь, Давид?! Тебе ли, прелюбодею и заказчику убийства, обращать нечестивых? Есть ли еще кто-нибудь беззаконнее тебя? Кого называешь нечестивым и беззаконным ты, сам нарушивший главные заповеди?!

«Не судите меня, – говорит Давид. – Успокойтесь. Я не дерзнул бы это произнести, если бы Дух Святой не двигал моими устами. Я сказал то, на что никогда бы не дерзнул сам, без содействующей моему покаянию благодати».

Вот он, закон! Если согрешит человек, то пусть кается, а не отчаивается. И если покается, то сможет привести и других к покаянию! Покаявшийся грешник – лучший проповедник. Лучший потому, что не гордится, не унижает беззаконника внутри своей души. Лучший потому, что знает душу грешника и знает адское томление внутри ее. Здесь ветхозаветная история достигает высот грядущего Евангелия. Потому что именно отрекшемуся, но покаявшемуся Петру даны ключи рая. Потому что бывший гонитель – Павел – покаялся и больше всех потрудился в проповеди Христова Евангелия.

Увидишь грешника – удержись судить его до времени. Если обратится он, то приведет ко Христу намного больше душ, чем приведут мнимые праведники, склонные к заносчивости и высокомерию.

***

И еще в одной яркой черте история Давида предвосхищает Новый Завет. В Законе есть жертвы за грех, жертвы повинности и много других жертв. Но царь не ими хочет оправдаться. Сотни овец и волов он принес бы. Лучший фимиам возжег бы. В лучшие трубы повелел бы трубить самым искусным левитам. Вместо этого Давид ищет оправдания в сокрушении перед Богом, в смирении перед Ним: «Жертвы Ты не желаешь… Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже».

Еще первый каменный Храм не построен, а уже звучит слово о том, что не жертвой, а смирением оправдывается человек. Неужели бесполезен будущий Соломонов труд? Нет, не бесполезен. Храм нужен, и он будет построен. Но жертвы Храма – жертвы прообразовательные. Они лишь – тени и образы. На Христа они указывают, но поверит в Христа не тот, кто усерден к жертвоприношению, а тот, кто носит в себе смиренный помысел и осознает себя грешником, нуждающимся в помиловании.

***

Псалом этот важен чрезвычайно. Его стихи вошли во святое святых литургии – в Евхаристический канон. Этот псалом читается в домашних молитвах, в чине утрени, в последовании третьего часа, в чине исповеди, в панихиде и всевозможных молебных пениях. Особенно в Великий пост слышны часто в церкви от лица молящихся произносимые слова: «Яко Давид вопию Ти: помилуй мя, Боже, во велицей милости Твоей!» Но главное – им, псалмом покаянным, утешают свою душу и укрепляют ослабевший и унывающий дух все, кто согрешил, кому тошно от содеянного; все, чье сердце измучено тайными недугами.

Покаянием своим Давид ведет нас к вере в Того, Кто пророчески назван Сыном Давидовым – к Господу Христу. Эта спасительная вера не бывает жива и действенна у тех, кто не кается, кто не прислушивается к тому, к чему призвал нас начавший проповедь Господь: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное».

С самим собой собеседование

Затем его решимость вернуться проявляет себя через фразу, которую юноша произносит, обращаясь к себе же. Человек разговаривает сам с собою!

«Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и перед тобою» (Лк. 15: 18). После этого обращенного к самому себе ободрения юноша исполняет его на деле: «Встал и пошел к отцу своему» (Лк. 15: 20).

Разговор с самим собою – что это? Не внушает ли опасения человек, обращающийся к самому себе и сам себе дающий ответы?

Человек – существо диалогическое. Он немыслим без общения. Чтобы понять себя, ему нужен другой. Человек должен общаться с людьми и молиться Богу. Молитва есть важнейшая часть общения, гармонизирующая все остальные его виды. Если же человек не молится Богу и устраняется от людей, того и гляди, что он заговорит сам с собой, и все видящие его начнут переходить на другую сторону улицы.

Но есть, как видим из притчи, хорошие примеры обращения к самому себе. На подобных обращениях построен известный многим Покаянный канон. Да и великопостный кондак Великого канона «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши?» есть тоже обращение к самому себе.

Вот некоторые примеры подобного разговора с собой.

«– Почто убогаго обидиши, мзду наемничу удержуеши, брата твоего не любиши, блуд и гордость гониши? Остави убо сия, душе моя, и покайся Царствия ради Божия.

– Воспряни, окаянный человече, к Богу, воспомянув своя согрешении, припадая ко Творцу, слезя и стеня; Той же, яко милосерд, даст Ти ум знати волю Свою.

– Не уповай, душе моя, на телесное здравие и на скоромимоходящую красоту, видиши бо, яко сильнии и младии умирают; но возопий: помилуй мя, Христе Боже, недостойного».

Это далеко не весь перечень обращений к самому себе, при которых молящийся человек тревожит, будит свою душу воззваниями: вспомни, припади, помысли. Подобная практика может плавно перейти из только чтения канона в другие стороны жизни. Некто из старых монахов часто ободрял себя, говоря: «Долго ли ты, старый ленивец, будешь лежать? Разве для телесного покоя ты пришел в монастырь?» Этими и другими словами он поднимал себя на молитву, отгонял усталость и дремоту лености. Можем ли подобным образом поступать и мы?

Думаю, что при желании – можем. А иначе зачем мы читаем Покаянный канон? Он нужен нам не в качестве пропуска на причастие, а в качестве камертона для настройки правильного образа мыслей. Можно запоминать и пользоваться готовыми выражениями из канона, как, например: «Помысли, душе моя, горький час смерти и Страшный суд Творца твоего и Бога». А можно действовать по аналогии: «Хватит есть, обжора. Сколько ты будешь пихать в себя еды? Пока не лопнешь?» Это пример внутреннего диалога на застолье или за обеденным столом. «Ну-ка вставай. Всю жизнь проспишь. До службы час остался», – это слова, обращенные к самому себе в воскресенье утром, когда в храм идти надо, но и поспать хочется.

Это совершенно библейское умное делание. Оно берет свое начало именно с покаяния блудного сына и касается всех нас, поскольку все мы – не кто иные, как блудные дети. Уникальность этого занятия в том, что мысль командует всей жизнью. Человек – умное существо, и человек, как всадник конем, управляет всей своей жизнью при помощи правильных мыслей и правильных слов. Сказал: «Пойду к отцу моему», – и вскоре «встал и пошел».

***

«Я в общем-то неплохой человек. Грехи есть, да. Но кто ж без греха? Я не убивал, не крал. Так, разве, по мелочи. Добро делаю людям. Просят помочь – помогаю. Все меня уважают. Есть действительно большие грешники. Всю страну разворовали, куда ни сунься – везде взятки требуют. В газетах каждый день такое пишут – читать страшно. Вот это, я понимаю, грешники. Никого не боятся. А я? Что я? Было бы таких, как я, побольше, может, и жить было бы на свете хорошо».

Вы не узнали себя в этом монологе? Хорошо, если не узнали. У этого оправдательного монолога есть десятки различных вариантов с добавлением своих добродетелей и чужих недостатков. Но суть подобных речей в свою защиту всегда одна и та же: «Я хороший(ая). Не святой и не ангел, но в целом хороший. Другие хуже».

Это очень опасный монолог. Это – фурункул, проявляющий вовне скрытую внутри души болезнь. Называйте эту болезнь как хотите, поскольку в медицинской энциклопедии она не описана. Но суть болезни заключается в том, что мыслящий подобным образом человек является, во-первых, обманщиком, а во-вторых, врагом Господа Иисуса Христа.

Почему обманщиком? Да потому, что, «если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас» (1 Ин. 1: 8).

А почему врагом Господа? Да потому, что за краткой фразой «я хорош» или «я не грешен, другие грешны» скрывается целый осиный рой богоборческих мыслей.

Вот некоторые из этих мыслей, данные в своем логическом завершении.

Христос пришел в мир спасти грешников.– А если я и так праведен, то Он даром приходил. По крайней мере, ради меня приходить не стоило. Ради других стоило. Ради тех, кто то-то и то-то сделал и еще больше сделает. Это им ад угрожает. Пусть каются. Что же касается меня, то меня карать не за что. Следовательно, я в Христе не нуждаюсь.

Христос распять Себя дал за грешников и кровь пролил. – Не надо было. Надо самому жить и давать жить другим. Он же – Бог! Надо было что-то другое придумать. А так, Сам страдал, нам терпеть велел. Пусть те терпят, кого земля носить не хочет. Я ничего такого не сделал, чтобы за меня и мои грехи Иисуса Христа мучить.

Христос будет нас судить.– Я не боюсь. Будет так будет. Пусть судит. На то Он и Христос. Все равно мне не в чем каяться. И не надо меня пугать. Христос добрый. Он всех любит. Это вы тут понавыдумывали всякого! Знаем мы вас, святош. Бога вообще любить надо, а не бояться. Вы грешили, вы и бойтесь. А я никому ничего плохого не сделал.

Все эти и подобные им слова звучат реально. Они слетают с уст довольно редко – когда человека раздражат и выведут на откровенность. Но, уверяю вас, внутри человеческого сердца эти диалоги звучат. И Бог, видящий тайну сердец, читает ежедневно эти бытовые богохульства, словно бегущую строку.

Человек не проговаривает то, что живет в его сердце, лишь по причине неумения додумывать свои мысли до конца и по незнанию себя. Случись нам познать себя, мы увидели бы, что место наше – среди распинателей, среди лукавых совопросников, среди римских солдат с бичами в руках, среди тех, кто кричал: «Сойди с креста – и мы уверуем в Тебя!» У всех этих людей была своя правда. Одни исполняли приказы начальства, другие ревновали о старине и о законе, третьи боялись народного возмущения и жертвовали Одним ради шаткого мира для многих. В своих собственных глазах каждый из них был прав. У каждого была в наличии развернутая аргументация своей личной не то что невинности, а даже правоты! Мы потому и согрешаем так часто в жизни, согрешаем зачастую тяжело и гадко, что уверены в своей правоте и не хотим перед Богом признать себя грешниками.

А ведь апостол Павел сказал, что из грешников он – первый, и мы по-славянски повторяем эти слова всякий раз, идя к причастию. Пришел Господь в мир грешников спасти, «от них же первый есмь аз».

Признать Иисуса Господом и одновременно не признать себя грешником, нуждающимся в Искупителе, есть дело странное и уму не поддающееся. Это – горячий снег и живой труп. Это – уродливое сочетание, вносящее порчу во всю жизнь, подобно тому как соль и сахар, смешанные вместе, способны испортить любое блюдо.

Хоть мы, кажется, и не узнали себя самих в приведенных выше словах безбожных самооправданий, успокаиваться не стоит. Мы просто не заметили этих самооправданий на той глубине сердца, до которой досвечивает фонарик нашего ума. Глубже посветишь – кто знает, что высветишь.

Так что не гордись, человек, но бойся. И если стоишь, гляди, чтобы не упасть. И «если впадет (другой) человек в некое согрешение… исправляйте такового в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным» (Гал. 6: 1).

Да, и молитву перед причастием с Павловыми словами наизусть выучи!

Храм

Велика разница между утраченным блаженством и грядущим Царством. Первое – это невинность, а второе – святость. Первое – это неопытность и, значит, опасность. А второе – закаленность, испытанность и, как плод, безмятежие. Но есть одна общая черта у утраченного рая и грядущего Царства. Там и там нет храма.

Рай не нуждался в храме, поскольку весь мир был храмом. Все звезды были лампадами, все цветы – кадильницами, а человек должен был посреди безгрешной красоты священствовать, приносить Богу хвалы и песни духовные, собирая вокруг себя все живое. Так было в начале истории. И в конце ее храма не будет. Иоанн говорит: «Храма же я не видел в нем (Иерусалиме Небесном. – прот. А.Т.), ибо Господь Бог Вседержитель – храм его и Агнец» (Откр. 21: 22).

Итак, храм Божий, столь привычный и столь необходимый, возник не вместе с человеком и не перенесется с земли на небо, но на земле останется. Но было бы непростительным легкомыслием усомниться в необходимости храма сейчас, в этой продолжающейся земной реальности, на пути к Отчему Дому. Храм не строится для того, чтобы стенами обнять Бога, заключив Его внутри. Это было понятно и при строительстве первого в мире храма Истинному Богу. Соломон тогда сказал: «Небо и небо небес не вмещают Тебя, тем менее сей храм, который я построил имени Твоему». Но «да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь», – сказал далее Соломон, перечисляя многие народные нужды, в которых требуется особенная помощь (см.: 3 Цар. 8: 27–53). Бог остается неохватным, и храм не вмещает Его, но «имя Божие пребывает и живет в храме», и «очи Господни открыты на это место день и ночь», и, таким образом, для связи Бога и человека устанавливается особое место, именно для этой связи посвященное. Только для нее одной.

Храм был сердцем религиозной жизни. Его разрушение было катастрофой. И после возвращения из плена храм был первым, что нужно было восстановить. Так продолжалось столетиями.

Слова Спасителя, сказанные самарянке у колодца Иакова, о том, что не в Иерусалиме и не в Самарии нужно поклоняться Отцу, но совершать поклонение в духе и истине, можно воспринимать как ниспровержение храмового благочестия. На самом деле это пророчество о том, что слава Иерусалимского храма, этого единственного святилища в древнем мире, должна перейти на всякое место, где будут поклоняться Богу Живому. А там, где это поклонение будет происходить в «духе и истине», там со временем возникнут новые святилища, новые храмы, многочисленные и столь же славные, как древний Иерусалимский.

Апостолы почитали Иерусалимский храм до тех пор, пока жили на земле и пока сам храм стоял. То, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет» (Деян. 7: 48), нужно было в первую очередь говорить язычникам. Ведь мир весь был густо усеян большими и малыми храмами в честь ложных богов. Сам же Иерусалимский храм продолжал оставаться святыней в глазах и уверовавших, и не уверовавших иудеев. И это несмотря на то, что завеса при страдании Христовом разорвалась сверху донизу, указывая на уходящую благодать. Несмотря на то, что кровь Сына Божия сделала бесполезной прообразовательную кровь животных, проливаемую при жертвоприношениях. Все равно отказаться от храма было невозможно, пока сам Бог руками римлян в очередной раз не разрушил его. А до тех пор «Петр и Иоанн шли вместе в храм в час молитвы девятый» (Деян. 3: 1), и Павел, соблюдая обряды очищения, входил в храм для приношения (см.: Деян. 21: 26).

Храм вскоре был разрушен. Разрушен в тот же день, что и первый храм. Причем у евреев может быть только один храм и только на одном – Богом указанном – месте. И весь закон привязан к храмовым обрядам. Без жертв и богослужений закон в принципе неисполним. Происходит нечто таинственное. А именно: Бог дает одному народу закон и привязывает исполнение этого закона к единственно возможному храму в указанном месте. Затем Господь позволяет разрушить этот храм и увести народ в плен, чтобы там они научились помнить Бога, каяться и молиться без законных обрядов. Исполнив тяжелую епитимью, народ возвращается, отстраивает храм, строя вместе с ним теперь уже и множество синагог, этих заменителей храма в земле изгнания. Затем и второй храм разрушается. Теперь уже не на 70 лет, а до самых финальных актов человеческой истории.

Народ рассеян, храм разрушен, закон неисполним, другой храм в другом месте строить запрещено. Что это, как не Божие указание на то, что времена закона прошли, наступило время всем народам войти в семью Божию, покаявшись и уверовав в Евангелие. Та слава, которая была в древности только у евреев, переходит независтно теперь ко всем уверовавшим от всего сердца в Бога и Сына Его Иисуса Христа. К иным племенам переходит духовная зрячесть, нравственная чистота, пророческое вдохновение, молитвенный подвиг, сокровища духовных книг. Слава древнего единственного храма переходит тоже к тысячам новых святилищ, в которых воспевается распятый и воскресший Мессия.

Прежде бывший сердцем избранного народа единственный храм теперь, после разрушения последнего, дробится и тысячекратно умножается, становясь сердцем каждого христианского села и каждого христианского города. В этих храмах проповедуется новое учение, согласно которому сам человек должен быть храмом. «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм – вы» (1 Кор. 3: 16–17). Откуда эта новизна? Откуда этот неожиданный взгляд на человека, который должен стать богоносцем и живым храмом? Ведь небеса, как прежде, бессильны вместить Бога, и храм не претендует на это. Откуда у человека возникла претензия на то, что недоступно космосу и рукотворным святилищам?

Христос дал это новое учение. Во время земной жизни, ведя Себя со властью в Доме Отца, он сказал: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2: 19). Иудеи не могли понять Его, и в этих словах им слышалась насмешка или дерзкий вызов. «А Он говорил о храме тела Своего» (Ин. 2: 21).

Истинный храм – это тело Христово, разрушенное страданиями и распятием, восставшее из мертвых в третий день. Христос не просто обрадовал учеников Своим воскресением. Он дал им есть и пить Свои тело и кровь, говоря: «Ядущий Меня жить будет Мною» (Ин. 6: 57). Вот откуда это новое учение. Христос воскрес, и тело Его есть восстановленный истинный храм. Христос дает верующим причаститься Себя в Евхаристии, и причастники в свою очередь тоже становятся храмами. А те каменные и деревянные, богато украшенные и смиренные храмы, которые во множестве воздвигли христиане, главным образом служат для принесения Евхаристии – для таинства тела и крови.

Наши храмы – это не синагоги, то есть не места собраний, в которых читается закон, поются псалмы и произносятся проповеди. Наши храмы – это, в первую очередь, места для единения с Христом через причастие. И в этом качестве они будут необходимы до второго пришествия, поскольку сама литургия будет совершаться, «доколе Он придет» (1 Кор. 11: 26).

Там, где нет евхаристического понимания природы Церкви, там, где месту собраний усваивается тот же смысл, что и синагоге: петь, читать и проповедовать, – там подбираются цитаты для отказа от храма. Там спешат изобразить дело так, будто Царство уже наступило, смерти нет, все слезы вытерты, и ворота в наши города сделаны из цельных жемчужин. Но это лживая поспешность, плод намеренной экзальтации. На самом деле странствие продолжается, и цель еще не достигнута. Мы все еще спасены в надежде и «ходим верою, а не видением» (2 Кор. 5: 7).

В тех культурах, где места христианского поклонения строятся так, как концертные залы, «собака зарыта» не в эстетических предпочтениях и не в архитектурном вкусе. Это видимые проявления евхаристического кризиса и отступления от благодати в область религиозных фантазий. И легализация телесного растления, то есть толерантное отношение к разорению храма Божия – тела человеческого (см.: 1 Кор. 3: 17), возникло там, где храмы приняли вид концертных залов.

Напротив, трогательно узнавать, что нашим православным общинам в западных странах часто для богослужений великодушно предлагают опустевшие католические святилища. Это не концертные залы. Это именно древние и новые храмы, построенные ради совершения таинств. В некоторых из них прихожан немного, а в некоторых совсем нет. И вот они с любовью предоставляются для совершения Евхаристии людям, чьи деды разрушили храмы у себя на родине и кто теперь приехал зарабатывать копейку в «прекрасное далеко». Эти нищие эмигранты, оказывается, тоже могут обогатить кое-чем страны своего временного пребывания. Они могут внести дух древней апостольской веры и евхаристическую воскресную радость под своды опустевших и оттого грустных храмов. Удивительно! Эти храмы потеряли прихожан не от гонений, но от теплохладности и от ядовитого духа мирских соблазнов. Кто мог подумать, что из страны недавнего воинствующего атеизма сюда приедут люди, чтобы по воскресеньям зажигать лампадки?

Странствие продолжается. Народ по-прежнему питается манной. И именно ради пропитания, ради небесного хлеба, нам нужны храмы, реставрированные старые и новопостроенные. В них, благодаря причащению, покаянию и молитве, люди должны сами превращаться в живые храмы, по словам Павла. Или, как вторит ему Петр, в живые камни, «священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом» (1 Пет. 2: 5).

«Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира»

Не правда ли, как это не похоже на наши мысли? Мы с такой радостью принимаем приглашения на застолья и веселья, мы так боимся вестей о смерти и похоронах, что слова эти так же далеки от большинства людей, как небо далеко от земли.

Но так и говорит пророк Исайя о мыслях Божиих, что они отстоят от мыслей человеческих, как небо от земли. Прочтем поэтому дальше то место Писания, где говорится о доме плача, чтобы вникнуть в них глубже.

«Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу.

Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше.

Сердце мудрых – в доме плача, а сердце глупых – в доме веселья» (Еккл. 7:2-4)

Все мы слышали о делах милосердия, которые хвалит в Евангелии Спаситель и за творение которых призывает в Царство праведников. Это «Накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого, ввести в дом путника, посетить больного, оказать милость заключенному в темнице». Воистину, войдем мы в Рай Божий, братья и сестры, если ради Христа, а не ради похвалы или тщеславия будем, не ленясь, творить дела милосердия. Но есть и еще одно дело доброе, издревле помещавшееся в ряду духовных трудов. Это помощь при погребении, молитва за усопших, утешение скорбящих, потерявших близкого человека. У евреев в древности эти труды оценивались даже выше, чем раздача милостыни или хлеба голодным.

Действительно, давая деньги бедному, можно невольно помыслить о себе что-то ложно-высокое, мол, я – хороший человек. Но, омывая мертвое тело, или роя могилу, или вынося на плечах из дома гроб с покойным, человек меньше всего склонен думать о себе высоко. Смиряется в это время человек и думает: «И я таков же. Когда-то мой час пробьет?» А вслед за этими мыслями придет и молитва. И не о себе только, но и о всех. «Бедные мы люди. Господи, помилуй нас!»

Преподобный Серафим Саровский, а вместе с ним и все святые отцы, советовал часто думать о смерти. Думать и говорить Господу: «Когда пред Тобою стану, что тебе скажу? Пресвятая Богородице, помоги мне»

Так мысль о смерти рождает молитву и сострадание к уже усопшим.

Вообще молитва за усопших, для тех, кто имеет уши чтоб слышать, есть удобнейшее средство исполнения двух главных заповедей. Две главные заповеди это – любовь к Господу Богу и любовь к ближнему.

И любовь к Богу проявляется больше всего через любовь к молитве церковной, к богослужению. Кто любит церковную службу, тот любит Бога, по слову Иоанна Лествичника. А молитва за усопшего человека, это единственный способ помочь душе его. Сам он уже себе ничем не поможет. Сам он с яркостью и точностью, каких не было на земле, вдруг понял и вспомнил всю жизнь свою. Душа его ужаснулась и застыдилась. Теперь бы вернуться на землю – все было бы по-другому. Но грозны суды Божии и возврата нет обратно. Остается только любовь, «которая никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:8)

Движимые этой любовью люди будут умолять Судию, и Тот, обещавший ранее услышать всех призывающих Его во время скорби (См. Пс.49:15) не отвратит слух от этой мольбы.

Так люди молятся, выражая любовь к Богу, и молятся о беззащитных душах, выражая любовь к ближнему. Обе заповеди выполняются одновременно.

Ежесекундно в мире умирают люди. Мы не думаем об этом, потому что привыкли думать только о себе и своих нуждах. Но кто задумается, устрашится. И прав тысячу раз старец в романе Достоевского, говорящий, что человек, желающий сделать нечто доброе прямо сейчас, пусть помолится, говоря: «Господи, помилуй души, в сии мгновения пред тобою представшие»

И не только в храме или дома может звучать заупокойная молитва. Есть еще одно великое место на земле, куда должны время от времени приходить мы все. Это – кладбище.

Есть в народе пословица: Если тебе грустно – иди на кладбище. Если тебе весело – иди на кладбище. Отчего так?

Оттого, что маленькая твоя скорбь растворится в море общей скорби, а глупая твоя радость не захочет выплескиваться через край.

Вслушаемся в слово «кладбище». Оно от корня «класть». Это смерть уложила в землю, словно одолела в борьбе и положила на лопатки и сильного, и слабого, и образованного, и неграмотного, и мужчину, и женщину. Но не просто она «положила». Мы, живые, усопшего похоронили. А это слово «хоронить» означает «прятать». Так в русском языке, так же и в украинском: «ховати». Прячут то, что нужно со временем найти. Мы прячем в землю тело человеческое, а Бог найдет и воскресит его в Последний день. Мы прячем в землю тело по слову: «Земля еси в землю отыдеши», а Бог найдет человека по слову Иезекиля: «Я выведу вас из гробов ваших»

Поймем и запомним, братья и сестры, что место погребения есть в то же время и местом будущего воскресения. Так смотрите на эти священные для нашего сердца места и, приходя на кладбище, читайте с сердечной верой слова Символа: Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.

И отправляясь на кладбище, чтобы убрать и украсить могилку, чтобы посидеть молча на месте, где нашло покой тело любимого человека, берите с собой Псалтирь или Евангелие. Если Евангелие, то читайте оттуда о Воскресении Христовом или беседы Христа о вечной жизни и Хлебе небесном (5-я и 6-я главы Евангелия от Иоанна) Эти слова читаются и в чине погребения. А если Псалтирь, то – 17-ю кафизму и псалом 90-й. именно эти псалмы используются Церковью в молитвах за усопших.

Псалом 118 (17-я кафизма) это – великолепное дерево с двадцатью двумя ветвями, на каждой из которых – по восемь плодов. Этот псалом выучить должны были все евреи, чтобы читать его во время длинной дороги в Иерусалимский храм. Двадцать две буквы в еврейской азбуке, и в псалме – двадцать две части. Каждая часть начинается с очередной буквы алфавита. И в каждой части – восемь стихов. Восемь, потому, что семь это символ нынешнего века, а восемь – символ грядущего века и вечного Царства. И воскресный день есть День восьмой, День, вырывающийся в вечность и вводящий туда человечество. Наши воскресные службы поются на восемь гласов и собраны в книге, называемой Октоих (от греческого «восемь»)

Хоть он и очень длинный, этот псалом, но он столь сладок и глубок, что было бы хорошо его со временем и выучить. Голос Самого Христа слышится в пророческих стихах этой длинной молитвы и, возможно, Христос Сам отпел Себя, готовясь к страданию, словами этого псалма. Поскольку написано, что после Тайной Вечери Он и ученики «воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мк.14:26)

Мы начали с того, что ходить в дом плача лучше, чем ходить в дом смеха. Это могло показаться кому-то синонимом мрачности. Но не к мрачности, а к глубине зовет нас Церковь, и от пустоты отвлекает нас, чтобы дать полноту и истинную, а не притворную, радость.

Литургия и ангелы

Вот слуга Елисея увидел вражеское войско вокруг еврейского города, «и кони, и колесницы». И сказал слуга человеку Божию: «Увы! Господин мой, что нам делать? И сказал он: не бойся, потому что тех, которые с нами, больше, нежели тех, которые с ними. И молился Елисей, говоря: Господи! Открой ему глаза, чтобы он увидел. И открыл Господь глаза слуге, и он увидел, и вот, вся гора наполнена конями и колесницами огненными кругом Елисея» (4 Цар. 6: 15–17).

Не имея близ себя Елисея и не будучи ему слугой, мы можем понять смысл сказанного через то главное, что у нас есть – через литургию. Она вся, ее внутренний строй, ее молитвенные тексты говорят нашей душе, что «тех, которые с нами, больше, чем тех, которые с ними».

Когда священник совершает малый вход, он молится Богу: «Сотвори со входом нашим входу святых Твоих ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость». Иными словами, священник просит Бога ввести в наше молитвенное стояние ангельские хоры. Просит, чтобы они, привычно занятые славословием Бога, делали это сейчас с нами вместе, здесь, подкрепляя церковное собрание своим присутствием. Бывает ли так, или это лишь благопожелание и поэтическая мечта? Бывает так, и даже пренепременно.

А вслед за малым входом, когда поются дневные тропари, священник читает молитву, в которой именует Бога «трисвятым гласом от серафимов воспеваемым, и от херувимов славословимым, и от всякой небесной силы покланяемым». Просит Его, невзирая на множество песен, приносимых Ему от бесплотных, принять и от наших уст Трисвятую песню и простить нам всякое прегрешение, вольное и невольное. Вслед за этими словами вскоре поется и сама Ангельская песнь: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас».

Она не выдумана, но снесена с небес на землю и поется всюду, где сохранилась связь с Апостольской Церковью и духом ее молитвы.

Когда после Апостола поют «Аллилуия», предваряя радостью чтение Евангелия, то почему бы не петь «Аллилуия» и ангелам, уже пришедшим, уже посланным к нам на службу после принесенных просьб об этом? В Апокалипсисе Иоанна, где так часто изображается небесное богослужение, «Аллилуия» поют много, часто, торжественно (См.: Откр. 19).

А вот уже чтение Евангелия ангелы слушают внимательно и молча. Это люди в это время могут думать о чем-то своем, бродить по храму, шептаться и ставить свечи. Чистые духи слышат земной голос своего Небесного Владыки и стоят со страхом и трепетом.

Вскоре после этого раздастся Херувимская песнь. У молящегося человека появляется возможность уподобиться высшим чинам небесной иерархии. Для этого нужно «всякое житейское отложить попечение», нужно перестать думать о себе и просить о своем, но направить взор ума на Победителя смерти – Иисуса, входящего в близкое общение с теми, кто Его любит.

Уже того, что сказано, довольно, чтобы согласиться с мыслью: литургия есть не только земная служба и не столько земная, сколько небесная, стирающая природную разницу между человеком и ангелом и подчеркивающая их молитвенное единство.

Но главное в службе – это благодарение, евхаристия. И в ней тоже слышен ангельский голос. Священник тайно читает молитву, в которой благодарит Бога за все, но главное – за два великих дела – творение мира и искупление мира. Благодарит также за то, что Бог не гнушается нашей службой, хотя Он насыщен хвалой предстоящих Ему архангелов, ангелов, херувимов и серафимов. Этих слов стоящие в храме не слышат. Слышат они лишь завершение молитвы: «Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе, глаголюще». Образ четырех животных из Апокалипсиса возникает в уме при этих словах. Эти четыре животных подобны «льву, тельцу, человеку и орлу летящему». «И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (Откр. 4: 8).

Эти слова люди не просто слышат – они повторяют их вслед за поющим хором. Здесь встречаются оба Завета, Ветхий и Новый, поскольку впервые эти слова услышал Исаия. (См.: Ис. 6). Эти слова связывают оба Завета, поскольку они относятся ко Христу, ведь «Сие сказал Исаия, когда видел славу Его и говорил о Нем» (Ин. 12: 41).

«С сими блаженными силами, – молится далее священник, – Владыко Человеколюбче, и мы вопием и глаголем: Свят еси и Пресвят, Ты, и Единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый».

Церковь восходит на высоту высших созерцаний и славословий. Церковь хвалит Нераздельную и Вечную Троицу. Человек, как ангел, готов в это время закрыть глаза, и если бы имел крылья, то закрыл бы ими лицо свое.

Она, литургия, есть поистине небо на земле. И уходя из храма, «видевши свет истинный, приявши Духа Небесного», человек уже не тот, каким он был час назад. Из храма нельзя уйти таким же, каким ты в него входил. Ты уходишь всегда другим, и дай Бог, чтоб лучшим, а не худшим.

Мы не одиноки – вот истинная правда. Мы лишь ощущаем себя одинокими и брошенными по мере сердечной черствости и пренебрежения к главному. Эта беда требует преодоления.

Если мы перестанем молиться, ангелы никогда не перестанут. Если мы зеваем на службе и пропускаем ее мимо ушей, чистые духи не пропускают ни одного слова и слога, но дышат молитвой и благодарением. Наши храмы для них – вожделенные места паломничеств, где славится имя Божие и слышен Его голос. Ощутить эту небесную жизнь, эту иную реальность человеку столь же возможно, сколь и необходимо. Будущий мир не есть мир телесных наслаждений, но мир молитвы и радости в Духе Святом. Приготовление к вечной и блаженной жизни есть, поэтому, уподобление ангелам через привитие к сердцу способности к небесным ощущениям. Это отрыв сердца от земли ради неба, по сказанному: «Горе имеем сердца!» До чего красив этот краткий клич!

Что же делать после всего сказанного? Ждать с нетерпением ближайшего воскресного дня или уже сегодня бежать туда, где слышан возглас: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа!» Бежать туда, где возносится Бескровная Жертва о грехах наших и всего мира, о всех и за вся. Бежать туда, где вместе с людьми «Свят, свят, свят» поют жители иного мира.

И, без сомнения, в каждом храме участников молитвы, как минимум, вдвое больше, чем это видно глазу. Ведь рядом с каждым видимым земному взору молитвенником стоит незримо ангел-хранитель, радующийся о своем подопечном и вместе с ним хвалящий общего Владыку ангелов и человеков.

Молитва святого Ефрема

Обратим внимание на то, что в этой молитве речь идет о духовной борьбе, то есть о такой борьбе, где один дух противостоит другому. Дух «целомудрия, смиренномудрия, терпения, любви» дай мне (просит человек словами святого Ефрема), а «дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия» не давай. На языке Библии «не давай» может означать «не допусти». Так и в молитве Господней «не введи во искушение» означает «не допусти впасть в искушение»

Это может показаться назойливым напоминанием, но скажем еще раз о том, что пост – это духовная борьба, а не гастрономическое явление. Один дух, то есть один духовный настрой и образ мыслей, противостоит здесь другому духу. И тот и другой дух ведут борьбу за право поселиться в духе человека, о котором сказано: «И ваш дух, и душа, и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа» (1 Фес. 5: 23).

Итак, целостный человек – это единство духа, души и тела, сохраняемое без порока. Подобная целостность у святого Ефрема называется «целомудрием» и поставлена в начало всех благих прошений. Это не только удаление от блуда во всех его разновидностях, но цельность человека, единого в делах, словах и мыслях. Молитвенная просьба, таким образом, заключается в том, чтобы дух человеческий воспринял в себя дух добродетелей и оградился от духа греховного.

Есть короткая притча Христа о закваске, которую женщина вложила в три меры муки, доколе не вскисло все. Три меры муки это и есть дух, душа и тело, которые должны соединиться под действием «закваски» Святого Духа.

А что же «иной дух»? Он стремится влезть в человека, чтобы родить свою модель поведения и мышления. Человек – существо умное, и, следовательно, грехи у него гнездятся в умной сфере, а не в телесной. Через телесную сферу грехи лишь только проявляются. Есть, к примеру, блуд, но есть и «дух блуда». Вот читаем у Осии: «Дела их не допускают их обратиться к Богу своему, ибо дух блуда внутри них, и Господа они не познали» (Ос. 5: 4) И еще у того же пророка: «Дух блуда ввел их в заблуждение, и, блудодействуя, они отступили от Бога своего».

Так же можно мыслить обо всех грехах. Есть чревоугодие, а есть дух чревоугодия - обжорства и лакомства. Есть хорошо известный по нынешним временам дух стяжательства, зависти, несытости. Этот дух представляет уму деньги в качестве высшей ценности и посягает на то, чтобы всему назначить цену, даже вещам бесценным по определению. По душам целых поколений сей дух пронесся с разрушительной силой урагана, и именно духовное противостояние способно ему сопротивляться. Все остальное не действует: с ветром, как известно, шашкой не повоюешь.

Человеку, положим, ничего не надо, все для жизни у него есть. Но зашел человек в супермаркет, хлынули на него призывы рекламных акций, вид товарного изобилия, втянул человек носом сладкий воздух, пропитанный ладаном маммоны, и вот ему уже все надо, всего хочется. Что это? Это пример вторжения в сознание особого духа и пример победы этого духа над человеком.

Так что святой Ефрем отрывает нас от плоти и уводит в более тонкие сферы, где совершаются самые важные события жизни, самые катастрофические поражения и самые героические победы.

Отметим также, что в этой молитве упоминаются грехи не самые явные, не самые бросающиеся в глаза. Казалось бы, подумаешь – празднословие. Что такого особенного? Или – праздность. В этом перечне нет ни пьянства, ни обжорства, ни гнева с раздражительностью, ни парения ума на молитве. Нет многого, в чем регулярно каются православные люди. Очевидно, преподобный – человек опытный, и свою молитву он преподносит нам как плод этого подвижнического опыта.

Подвижнический опыт заключается вначале в отсекании грубых и явных грехов. «Не пью, не курю, матом не ругаюсь». На этой стадии может родиться квази-протестантское благодушие и уверенность в собственной святости. Но это – у людей глуповатых и поверхностных. Подвижнический же опыт влечет человека дальше, и там, куда он человека влечет, грех открывается взору, как тончайшие сети, разбросанные повсюду. Шагу нельзя ступить, не зацепив одну из нитей, а эта нить тянет другую, а та – третью, и… коготок увяз – всей птичке пропасть. Становятся заметны и связи между грехами и страстями, так что уже нечто казавшееся ранее маловажным теперь видится как начало пути, ведущего в пропасть.

Первое, что названо святым Ефремом, это «праздность», вернее «дух праздности». Для подвижника праздность – это сон на посту. Подвижник должен непрестанно чередовать полезные труды – молитву, труд, чтение, чтобы всегда быть подобным котлу, стоящему на огне. На горячий котел, по слову Пимена Великого, мухи не садятся. И тогда оку духовного труженика открывается, что «дух праздности» есть один из господствующих духов современности. Не трудиться и не учиться хочет «усредненный» современный человек, но отдыхать (от чего?), накапливать впечатления, расслабляться. На сленге это называется «отрываться», «зажигать», «балдеть». Не будь этой самой идеи праздности и стремления к ней, как к подлинному счастью, грех не маршировал бы так победно по улицам городов «цивилизованного» мира.

Но наш мир есть не только мир «расслабляющийся». Он же есть и мир унывающий. Само веселье нынешнее зачастую свидетельствует о глубоком надрыве в душе человека. Это не народные гулянья после сбора урожая. Это попытка забыться или раствориться в шуме. Депрессии, нежелание жить, потемки сознания, от которых спасаются наркотиками и алкоголем, то есть еще большими потемками, это же болезни века. Действительно: «Не плоть, а дух растлился в наши дни, И человек отчаянно тоскует…»

Уныние есть язва лютая, быть может, лютейшая. Серафим Саровский говорил об этой страсти как о самой тяжелой. Куда бы ни бежал, принесешь ее с собою. Чем больше будешь стремиться к веселью и легкости, тем на более тяжкие приступы уныния себя обречешь. Оно не уйдет, вспугнутое твоим смехом. Оно терпеливо постоит за спиной, подождет, а когда устанешь смеяться, снова возьмет за горло. Воистину, мы вступили в эпоху, когда молитва святого Ефрема стала нужна всем без исключения.

Любоначалие же, это, просто говоря, желание начальствовать, властвовать, управлять. На каждой руке по пять пальцев и все – указательные. Пушкин не зря назвал эту страсть «змеей сокрытой». Есть ведь многие, кому командовать некем. Но дайте им в подчинение на один только день пару человек – и вы удивитесь рвению и административному восторгу! А домашний деспотизм не отсюда ли растет, когда маленький человечек тиранит домочадцев, реализуя свои наполеоновские комплексы? На работе он – паинька и почти ангел, а дома – лев, выбежавший из клетки. Говорят, хочешь узнать человека – дай ему власть. А я бы сказал, что не надо так испытывать человека. Это опасный эксперимент. Пусть лучше молится человек молитвой Ефрема Сирина. Она его на сто процентов касается.

И еще одна грань становится заметна. Простые профессии нынче не в чести. Деток двигают в юристы, в менеджеры, в банковскую сферу. То есть туда, где «рулят процессом», а не гвозди забивают. Скоро десять банкиров выстроятся в очередь к одному электрику, потому что банкиров будет больше, чем электриков или столяров. А корень все там же – в любоначалии, в страсти к белым рубашкам, кожаным портфелям, служебному транспорту и высоким мыслям о личной значимости. Отче Ефреме, моли Бога о нас!

Все три духа, упомянутые выше, и поведенческие модели, этими духами созданные, открыто бросаются в глаза. Можно ожидать, что и четвертый дух не стоит особняком, но встроен в систему. Так оно и есть! Дух празднословия завершает перечень, и он же, как смог, накрывший большие города, плотным облаком покрывает нашу жизнь.

Празднословие – это свобода слова помноженная на рабство мысли или на ее отсутствие. В нынешнем мире нам разрешено говорить все или почти все. Но велено говорить громко и всем сразу, так, чтобы никто никого не слушал, но все просто выговаривались. Это в эпоху цензуры слова были и оружием, и драгоценностью. В эпоху болтовни самые важные и емкие речи рискуют утонуть в тоннах макулатуры, рискуют затеряться в толпе слов, сказанных без надобности, праздно.

Культура слова связана с культурой молчания. Кому не о чем молча думать, тому и говорить не о чем. Говорить «просто так» нельзя. Это все равно, что есть, не чувствуя голода, и этим разрушать здоровье. Слово – это семя. Оно оплодотворяет, если оно живо. И совсем не зря существует такое понятие, как «словоблудие», потому что говорение ни о чем есть разновидность духовного излития семени на землю (ср.: Быт. 38: 9). Чуть далее об этом говорится, что это было «зло пред очами Господа». Празднословие – враг молитвы, враг тишины, враг серьезных мыслей. Его одного хватит, чтобы оказаться в аду, поскольку «за всякое слово праздное дадут ответ люди в день судный».

Мы, сами того заранее не желая, увидели, что в четырех страстях, названных святым Ефремом, пред нами предстали не просто четыре греховных духа. Предстал перед нами некий один дух, впитавший в себя все другие. и дух этот – дух мира сего. Это дух мира праздного, тоскливого, болтливого, высокомерного и, как ни странно, уверенного в себе. В этом противоречивом и больном мире мы живем, дух этого мира смешивается с воздухом, которым мы дышим, и травит нас постоянно. Так как же нам не бежать со всех ног в храмы Божии? Как же нам оставаться в бездействии?

Слава Богу, введшему нас «во пречестные дни сии».

Приступим в святые дни поста к Богу с верой и дерзновением. Будем часто приносить Владыке жизни нашей прошения об исцелении нашего сокровенного внутреннего человека. Молитвы собственные сочинять не будем. По большей части, все нужное уже сказано. Нужно лишь потрудиться понять и усвоить смысл церковных молитвословий. Как в орехе, нужно разгрызать твердую скорлупу привычных слов, чтобы добраться до ядра духовного смысла и ощутить его вкус.

Таких орешков в золотых скорлупках у нас еще немало.

Молитвы священника

Отсюда характер молитв священника. Они не о себе и не о частных нуждах (за исключением прошений на «Рцем вси»). Эти молитвы, от которых до слуха молящихся ныне долетают только возгласы, всегда говорят о «нас», а не обо «мне». «Тебе славу воссылаем», – говорит Богу священник, имея в виду то, что не он от себя воссылает прославление, а «мы все, собранные здесь», воссылаем Богу славу, честь, поклонение и благодарение. Таковы все молитвы литургии: они приносятся Богу священником от лица всех и за всех. Все, кроме одной. Это молитва Херувимской песни.

Эта молитва обращена не к Отцу, что обычно для литургии (приходим к Отцу через Христа во Святом Духе), а лично к Христу. И приносится она священником о себе самом, из глубины своей немощи и личного недостоинства. Это – единственная во всем чине литургии по-настоящему тайная молитва, достойная того, чтобы читать ее всегда шепотом, по памяти, про себя. Желательно – и со слезами.

На этом очень коротком тексте при желании можно было бы построить целый курс пастырского богословия. Здесь есть все, что наполняет внутреннюю жизнь внимательного к себе священника. А именно: не могу служить, не имею права, недостоин, но, тем не менее, должен, обязан и потому дерзаю. Не только я, но и никто вообще не может быть достоин, поскольку все связаны плотскими «похотями и сластями», поскольку и небесным чинам предстоять Богу «велико и страшно». Единственное утешение и оправдание наших служб – то, что Он Сам вочеловечился и стал для нас Архиереем, Сам установил чин этой Пренебесной и Бескровной Жертвы. И не только установил Сам чин, но всякий раз Он Сам и приносит Жертву и приносится в Ней, ибо приносит Себя, а не другого. И Сам принимает эту Жертву и нам раздает.

Ощущение Христа присутствующим на наших службах вменяется нам в обязанность, но этого, оказывается, мало. Нам вменяется в обязанность большее. Христос не просто присутствует на наших службах (чего, по правде, мы не ощущаем с желаемым постоянством), но Он Сам эти службы совершает. Мы же прислуживаем Ему, помогаем, если можно так выразиться, как и в Херувимской песне мы исповедуем своем пение как «припевание». Пение собственно принадлежит херувимам и прочим бесплотным духам. Нам же остается «припевание», то есть время от времени соучастие в непрестанном занятии иных умных существ.

Итак, молитва Херувимского пения есть действительно тайная молитва, что выражается, кроме прочего, отсутствием после нее громкого возгласа. Громкий же возглас обозначает изначальную практику чтения молитвы вслух и является, по сути, финальным славословием, теряющим смысл при утаенности предшествующего текста.

Но если бы мы захотели построить курс пастырского богословия на молитвенных текстах Требника и Служебника, то не смогли бы пройти мимо еще по крайней мере двух молитв. Это, во-первых, тайная молитва крещения, имеющая читаться после мирной ектении или во время ее, если крещение совершается с диаконом.

Эта молитва очень похожа по смыслу на молитву Херувимской. По силе слов и чувств она, возможно, даже более проникновенна и более располагает к смирению. Дух этой молитвы говорит нам о том, что крещение есть такое же, если не сказать – большее, священнодействие, как и литургия. И действительно, крещение есть единственное таинство, упомянутое в Символе веры. Оно вводит человека в общение с Богом, делая возможными все будущие высоты озарений и освящений. Совершать его надо с той же внутренней собранностью и трезвением, какие характеризуют все лучшее в нашем отношении к Евхаристии. Обратимся к словам молитвы.

Бог в ней именуется «истязующим сердца и утробы», то есть знающим весь внутренний наш мир, такой двоящийся и колеблющийся, такой ускользающий от детального анализа даже за несколько быстро пролетающих часов. В молитве говорится, что перед Богом «вся нага и обнажена», значит, «обнажена» и вся внутренняя жизнь священника. Одетый благодатью, он все же остается простым человеком, мучимым страстями и отягченным условностями исчезающего бытия. Мысль эта высока, и ее не хватает нам в повседневности. Мы редко исповедуем вслух ту простейшую и важнейшую истину, что Бог знает не только дела наши, но и тайные движения сердца нашего. А ведь именно обнажение тайных наших сердечных движений рождает глубокое смирение и сокрушение. «Да не омерзиши мя, ниже лице Твое отвратиши от мене», – молится священник.

Мы, священники, совершаем таинства не только в силу однажды принятого таинства священства, но также и в силу постоянного напряжения внутренних сил, в силу постоянного умоления Бога не отвращать лица Своего от нас. Там, где нет «напряжения и умоления», там сама благодать скрывает свое действие, оставляя человека один на один с сухой механикой обряда.

Чувство недостоинства и личной слабости рождает подобные молитвы, и подобные молитвы движут Бога постоянно «восполнять оскудевающих и врачевать немощных». Где нет воплей о помощи, но есть лишь уверенность в собственной благодатности, там умаляется сама благодать, там благодать угрожает полным отходом от горделивого молитвенника. Имея дело с подобными текстами, мы имеем дело с выражением веры Церкви и с выражением «психологии священства», того внутреннего портрета пастыря, который мы снаружи опознаем в Златоусте, Василии Великом, Григории Богослове. Который можем изнутри постигать, благодаря подобным молитвам.

Дух церковной молитвы – это не только дух обладания небесным сокровищем, но и дух святого страха оттого, что ты лично этого не достоин, и дух страха эту благодать потерять. В таком внутреннем состоянии нужно совершать все вообще службы.

Вернемся к тайной молитве крещения. Вот некоторые из слов, в ней содержащихся.

«Презри моя прегрешения в час сей».

«Омый мою скверну телесную и скверну душевную».

«Всего мя освяти, да не свободу иным возвещая, сам, яко раб греха, неискусен буду».

«Низпосли мне силу с высоты и укрепи мя к службе таинства великого и пренебесного».

Моя бы воля, я бы рекомендовал эту молитву для заучивания наизусть всем ищущим священства. Она абсолютно тождественна по духу смирения молитве Херувимской песни, но выражения ее более сильные, более пронзительные и с большей силой исповедуют смирение священника, приступающего в очередной раз к «великому и пренебесному» таинству.

Это означает, кроме прочего, что крещение носит литургический, всемирный, всеохватный характер, подобный литургическому «о всех и за вся». У нас очень давно уже нет оглашения, нет никого уходящего из церкви на словах: «Оглашенные, изыдите», – хотя множество случайно заходящих в храм людей по уровню отношения к Христу и Его Церкви ниже всякого катехумена. Масштабность проблем такова, что до конца не ясно, с какой стороны браться за их разрешение. Но если браться со «стороны священника», никогда не ошибешься. И максимально серьезное отношение к таинству, вводящему человека в Церковь, есть лучшая точка опоры для благого переворота не в ту сторону перевернутого мира.

Совершать крещение с той же степенью внутренней собранности, с той же серьезностью и с тем же молитвенным настроем, как и Божественную литургию, есть требование эпохи и требование церковной жизни по существу.

Вторая молитва, которая уподобляется молитве Херувимской, это пятая молитва соборования. Она может быть рассмотрена в контексте первых двух потому, что ярко, неожиданно ярко для такого таинства, как соборование, выражает суть священства. Выучить ее наизусть более проблематично, поскольку мать учения – повторение, а соборование не есть столь часто совершаемое таинство, чтобы многие повторы молитв были возможны. Но все же рано или поздно Требник раскрывает свои глубины взыскующему уму, и сокровища обретаются там, где их не чаяли обрести.

Итак, священник молится, говоря о себе: «Меня, смиренного, грешного и недостойного, во многих грехах сплетенного и страстями сластей валяющегося, Бог призвал во святую и превеличайшую степень священства». Частое повторение слов о своей «грешности и недостойности» способно приносить противоположные плоды. Вместо подлинного смирения эти повторы приносят некое «смиреннословие», рождают псевдосмиренный православный сленг, столь раздражающий там, где нет на поверку никакого особенного смирения и покаяния. Молитва вносит некую новую ноту. Она называет нас «валяющимися в страстях сластей», и это действительно встряхивает душу.

Далее священник исповедует ту истину, что Бог ввел его «во святая святых, во внутренние завесы» (то есть в алтарь), куда «приникнуть святые Ангелы желают». Ангелы действительно со страхом приходят туда, где мы, священники, зачастую привычно и по-домашнему ведем себя, – в святой алтарь. Ангелы любят эти святые места ради того, что там «слышится евангельский голос Господа Бога», там можно зреть «святое возношение», то есть Бескровную Жертву.

В эту молитву нужно вчитываться и вчитываться. Вся она составлена одним порывом глубокого понимания и исповедания сути священства. Священник сподоблен «священнодействовать пренебесные Тайны, приносить Дары и Жертвы о наших грехах и людских неведениях, ходатайствовать о словесных овцах, да многим и неизреченным человеколюбием Господь грехи их очистит». Священник просит Господа услышать его так, как Он слушает его в литургии. Служение литургии ставится в залог того, что Бог будет слушать просьбы пастыря «на всякое время и место; в сей час и в сей святой день».

Таким образом, литургия ставится во главу угла всего пастырского мышления и действования. Все виды предстояния, ходатайства, умоления и упрашивания Бога находят завершение в литургии. Оттуда рождается и смелость священника, именуемая дерзновением. Эта смелость смешана с осознанием внутреннего недостоинства, и это самое обстоятельство придает ей подлинную ценность и истинность. «Не могу, но обязан», «недостоин, но Ты меня удостой», «сделай Ты то, что никто, кроме Тебя, не сделает». Это – сердцевина священнодействий, выраженная в тайных молитвах пастыря. В этом смысле крещение требует такого же молитвенного настроя, что и Евхаристия. А все прочие таинства питаются тем дерзновением, которое священник приобретает, служа службу служб – Божественную литургию.

На этих скупых и поэтичных текстах, ценность которых неизмеримо превосходит ценность многих пространных книг, можно действительно выстраивать курс пастырского богословия. Тем более что тексты эти созданы не для одностороннего умственного изучения ради сдачи зачета, а ради постоянной молитвенной практики и пастырской деятельности.     

Не будьте, как лицемеры

«По внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием» (Рим. 7: 22).

«Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4: 16).

«Да даст вам, по богатству славы Своей, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке» (Еф. 3: 16).

По-разному ведут себя эти два человека – внешний и внутренний. По-разному относится к ним душа и господствующий ум. Если один из этих «людей» для души, для ума и воли – сынок, то другой – пасынок.

Можно всю жизнь заниматься внешним человеком: мыть, лечить, украшать, питать и ублажать его. При этом совершенно небречь о сокровенном человеке. Можно поступать наоборот, но таких людей до крайности мало. Возможно, мы ни разу их не встречали, но лишь читали в тех книгах, где говорится о богатырях духа – настоящих подвижниках.

А может быть, возможно совместить оба служения и ублажить и внешнего человека, и внутреннего? Может, и возможно. Но, скорее всего, слова Иисуса Христа, сказанные об отношении к богатству, касаются и этого вопроса: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть» (Мф. 6: 24).

Все труды, рождаемые верой, труды, на которые зовет нас Евангелие, обращены к пользе внутреннего человека. Пост, молитва и милостыня. Они дарят свободу, окрыляют и облагораживают внутреннего человека. Но ценность их сохраняется лишь тогда, когда они совершаются для Бога, перед лицом Божиим, а не для человеческих глаз и похвал. Поститься и молиться нужно «пред Отцом твоим, Который втайне». Иначе добродетель превращается в свою противоположность. Люди видят ее обманчивую внешность, хвалят мнимого подвижника, и тот, получая в Евангелии имя «лицемера», лишает себя всякой награды.

Что касается поста, то есть воздержания от различных сластей житейских и телесных приятностей, то лицемерие здесь, согласно слову Божиему, проявляется в напускной унылости и «принятии на себя мрачного лица, чтобы показаться людям постящимся».

Вместо этого Христос Господь советует помазать главу и умыть лицо, а пост и сетование сохранить в тайне души. Слова об умовении лица и помазании головы нужно понимать, исходя из священной истории и древних обычаев.

Древние люди не знали внутренней скорби, которая не вырывалась бы наружу. То же можно сказать и о радости. Все, что было у человека внутри, он выплескивал вовне. Так и до сих пор живут на Востоке, шумно радуясь и громко плача. Поэтому в период поста – а пост был приурочен к скорбным датам и связан с покаянием – человек разрывал на себе одежду, отказывался от умывания. Вместо ухода за внешним видом, посыпал голову пеплом или прахом земным, размазывал по лицу слезы. Весь его внешний вид должен был говорить о внутренней скорби. И, конечно, со временем получилась ситуация, при которой человек привлекал к себе внимание наружностью, а сердце его при этом могло не плакать и не скорбеть, но искусно лицемерить. От этого и предостерегает нас Господь.

Поэтому нам голову ничем особенным мазать не надо. Это сказано для тогдашних людей с их обычаем помазывания головы маслом в радостные дни. Нам же не стоит увлекаться внешними знаками воздержания, как то: особыми одеждами и уже упомянутым «мрачным лицом». Внешний вид наш всегда должен быть невызывающ, скромен и аккуратен. И по части внешнего вида Великий пост не предъявляет к нам никаких особых требований. Напротив, мы должны ощутить время поста как время душевной весны и время чистой внутренней радости. Облегчение тела от избытка пищи и от лишнего веса, упражнение в чтении слова Божия и молитве способны дать душе ощущение внутренней свежести и – как следствие – радости. Тогда абсурдной покажется внешняя угрюмость и действительно захочется «умыть лицо и помазать главу».

Но даже если пост дастся тяжело, если враг смутит помыслами и нападениями, если вместо внутренней легкости будет сухость и скорбь, то и тогда не надо всему окружающему миру слать сигналы о том, что творится у тебя внутри. Скорби пред Отцом, Который втайне, и Отец твой утешит тебя явно.

Можно быть обычным грешником, ничего особенного из себя не представлять, но ничего особенного из себя и не строить. Это далеко не идеал. Но это лучше, чем попасть в категорию людей, о которых сказано: «Имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2 Тим. 3: 5). О таких далее апостол говорит: «Таковых удаляйся».

Усилимся посему убежать от лицемерия и показушничества, но послужить постом истинным Богу Живому, чтобы «крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке» (Еф. 3: 16).

Нет отдельных грехов и отдельных добродетелей

Молитва побудит к примирению с обидчиками и к милостыне. Пост поможет ощутить силу Писания и тайный яд, скрытый в пустых удовольствиях. Чувства, закрытые для праздных звуков и зрелищ, помогут помыслам собраться воедино, как лучам – в линзе, и согреют сердце и родят внимательную молитву. Любое святое дело, как цепь, потянет за собой другое, и этой цепью корабль души поднимет якорь и медленно тронется в путь, постепенно набирая скорость.

Так же дело обстоит и с грехами. Бесы не ходят в одиночку, но влекут за собою «семь злейших себя». И влекут до тех пор, пока не будет имя им «легион».

Поэтому никто на суде не будет осужден за один лишь грех. Нет такого грешника, который совершил бы только одно прегрешение. Если было одно согрешение заметное, значит, были десятки грехов тайных, незримых, накапливающихся, подводящих мало-помалу к явным отступлениям. Были и потом бесчисленные последствия, как круги на воде, расходящиеся в разные стороны от согрешившего человека.

Внимательное отношение к греху и ответственности заставило Ф.М. Достоевского сказать, что «всяк перед всеми виноват». Это совершенно истинные, Евангелием рожденные слова, а кто ощутил их, тот начал вырываться из невидимого плена, в котором находится нераскаянное человечество. «Если бы я был лучше, лучше было бы не только мне, но и всем, кто рядом, и даже всем вообще, – так может думать всякий человек. – И от внутренних страданий не исцелится человечество, пока я не начну возделывать тот небольшой кусочек Вселенной, который отдан под мою опеку».

Этот «кусочек Вселенной» есть душа человеческая и ее внутренний мир, который дороже и больше всего остального мира. Несмотря на то, что Земля – песчинка в немыслимо огромных пространствах космоса, несмотря на то, что человек – песчинка на поверхности Земли, внутренний мир человека шире и глубже, а главное – дороже в глазах Божиих, чем весь огромный мир. Никакой галактике и никакому огромному скоплению звезд не сказал Господь: «Я буду жить у тебя, и ты удержишь Меня». А людям Бог сказал: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14: 23).

И может показаться, что мы проповедуем эгоизм и индивидуальность, раз подчеркиваем такое достоинство отдельной души. Но это лишь «может показаться», как «показалось» и привиделось христианам на Западе противоречие между верой и знанием, между оправданием от дел и от веры.

На самом деле все, что происходит в Церкви, и все, ради чего существует Церковь, направлено на отдельную душу таким образом, что благое воздействие неизбежно выйдет за рамки одной души и коснется многих и продолжит действие в ускользающих от взора далях даже до Страшного суда.

Вот в некоторой семье родилось дитя, и родители собрались его крестить. Выбрали крестных и получили их согласие стать для младенца восприемниками. Вот священник, к которому обратились будущие крестные, не отнесся формально к своим обязанностям и удержал будущих крестных для беседы. Он рассказал им о смысле таинства и особенно подробно об искупительном страдании Богочеловека и о Его Воскресении. Он, по сути, своими словами пересказал то, что будет читаться в апостольском чтении крещения, но что неизбежно ускользнет от сознания, если подробно не растолковать человеку смысл прочитанного.

«Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни» (Рим. 6: 3–4).

Эти слова объяснил священник и умилил сердца собеседников. Они думали, что услышат, сколько взять денег, какой купить крестик и когда прийти, а они услышали простые слова, западающие в самую глубину сердца и рождающие слезы.

И вот смотрите, братья. Еще ничего доброго или злого не сделал ребенок. Еще он только родился, а мы лишь только приготовились его крестить. Но уже будущее крещение младенца родило проповедь о Христе, и уже умягчились сердца взрослых, и уже в ком-то окрепла, а в ком-то и родилась вера! Ребенок фактом рождения и будущего крещения приводит к вере взрослых людей, имеющих его крестить! Не чудо ли это?!

А разве не то же ли происходит во всяком таинстве и во всяком молитвословии? Смерть одного человека не заставляет ли молиться многих? Не набрасывает ли смерть одного на многих узду воздержания и страха, узду отвращения от суеты и глубокого раздумья? Набрасывает. Даже посреди своей немощи и беспомощности один спасает многих. Таков закон. И там, где не видно рати, выстроенной на битву, дело не в том, что «не видно рати». Дело в том, что не нашлось там кого-то одного, вокруг которого сплотилось бы войско.

Всегда сначала нужен кто-то один. Именно потому нужен один, что он никогда одним не останется. Придет со временем и второй, и третий. К Антонию Печерскому придет Феодосий. К Кузьме Минину присоединится князь Пожарский. Андрей Первозванный позовет своего старшего брата.

Слабость, если Бог благословит, сумеет превратиться в силу, и наоборот: рыбаки посрамят философов, имена царей сотрутся из памяти.

Важно только знать, что всякий труд и всякое – кажущееся незаметным – усилие очень важны. Важно победить лень и встать рано, чтобы не опоздать на службу. Важно заметить приближение греха и не тогда начать борьбу, когда он уже сел тебе на плечи, а раньше, на стадии льстивого и вкрадчивого шепота. Есть тысячи важных вещей, которые по отдельности столь малы, что мы склонны не придавать им значения. Но собранные вместе, они приобретают ту же силу, которой отличается прочный канат, сплетенный из слабых по отдельности волос.

Если мы пренебрежем этими простыми истинами, враг победит нас, поскольку он этими истинами не пренебрегает. Он прекрасно знает, что человек не станет творить большое зло, пока не оплетется по рукам и ногам мелкой ложью и «повседневными» грехами. Он также знает, что на дно одинаково потащит человека и один большой камень, и мешок песка. Поэтому он без устали подсыпает в нашу рабскую ношу мелкий песок «небольших грехов», напевая при этом песенку о том, что «это не страшно».

Нам в посту предстоит прозреть. Обязательно нужно прозреть прежде, чем вступить в борьбу. Слепой борец будет лишь бить воздух и быстро выбьется из сил. Поэтому и Бог говорит нам: «Глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть» (Откр. 3: 18).

Покаянная слеза – вот имя «глазной мази», от которой приобретается духовное зрение. Это тот подарок, который надо у Бога смирено выпрашивать. Если этот подарок придет, он не останется один, но приведет с собой и другие, не менее ценные подарки. Ведь мы сказали вначале, что нет отдельных грехов и отдельных добродетелей.

О священстве и радости

У священства есть и временное оправдание, временные цели. Они заключены в естественном поиске людьми защиты и освящения. Глубокое, естественное желание человека – освятить свое жилье, помолиться над нивой или колодцем, благословить брак. Обряда и молитвы взыскует похорон, чтобы хаос и страх, именуемый смертью, был закрыт и преодолен при помощи обряда и слова, пения и гармонического плача. Все это называется требами: погребением, молебном, венчанием, водосвятием. Но не в требах священство, а в радости. Требовать от священства одних лишь треб – значит забивать гвозди микроскопом. Да одними требами священство нынче уже и не выживет.

Не знаю, как было раньше. Догадываюсь и могу представить, но не хочу ни гадать, ни придумывать. Знаю то, что есть сейчас. А сейчас требы нужны далеко не всем, и поэтому священство на одних требах не протянет. Впрочем, и слава Богу. Требы нужны лишь тем, кто знает нечто большее или интуитивно к большему тянется.

Прежде, нежели приступить к освящению внутреннего пространства души, человек сначала пробует освятить вещи бездвижные и неживые: квартиру, машину, дачный участок. На самом деле это лишь первый шаг. В глубине души большинству хочется слов о «едином на потребу» и пасхальной радости. А машины и квартиры – это так, повод. В этом случае можно говорить об интуитивной тоске по истине, а от священника ждать, что он не просто покропит, попоет и уйдет, а постарается раздуть в человеке огонек из уже тлеющей в нем искры. Об этой искре сказано: «Льна курящегося не угасит».

Конечно, о требах знают те, кто загибает пальцы обеих рук, подсчитывая года «церковного стажа». Но и им требы нужны не ради треб, а ради большего с пастырем общения, ради лишнего случая задать вопрос, помолиться вместе, угостить, в конце концов.

То, что в священнике от нужды человеческой, – это разновидность ремесла. А то, что бескорыстно, не для чего-то земного, а оттого, что Бог Свят, от радости, то и есть священство по сути.

Радость – она от Пасхи, от пустого гроба Иисусова, от пасхального канона Иоанна Дамаскина. И врагов у нее – что внутри, что снаружи – хватает. Суета – враг. Неизбежный подневольный труд, поденщина – враг. Свой грех – враг, чужой – тоже враг. Ишак, крутящий мельничный жернов, не только сам не может радоваться – он раздражается против всякого, кто радоваться может. «Чего это вы тут развеселились? Что это вы из себя изображаете? Где ваше смирение?» Того и гляди, запишут в еретики, потом не отмоешься. Но все равно: жизнь без радости – не жизнь, и священство без радости – не священство.

Чтобы радоваться самому, нужно побеждать страсти и иметь в себе Утешителя. К этому труду призваны все крещеные люди, без всякого изъятия. Но священник прежде полной внутренней победы (да и будет ли она?) носит на себе помазание и Дух. Ему в таинстве рукоположения дается то, о чем сказал Самуил Саулу: «И найдет на тебя Дух Господень, и ты будешь пророчествовать… и сделаешься иным человеком» (1 Цар. 10: 6). Он, священник, должен нести и распространять вокруг себя радость знания о Господе. Временами он сам не чувствует этой радости и действует лишь как орудие, но радость чувствуют люди. В книге «О вере, неверии и сомнении» митрополит Вениамин (Федченков) пишет, вспоминая свое детство, что ходившие по домам прихожан для молебнов в праздничные дни священники приносили с собой, словно за плечами, особую радость. По лицам же их не было видно, что сами они радуются. «Привыкли, наверно», – думал мальчик. Может, привыкли, а может, задавлены были, как большинство из нас, своим грехом, бытовой нуждой и поденщиной. Но радость была! Радость входила в дома простолюдинов на плечах бедного сельского попа и еще более бедного сельского причетника точно так же, как въезжала в Иерусалим Живая Истина на спине смиренного вьючного животного.

***

Мы разносчики радости. Не продавцы радости, а именно разносчики. Даром приняли – даром отдаем. Кто чем отблагодарит, на том спасибо. Такса за радость не назначена. Только бескорыстное искусство может отчасти уподобиться священству в своей неотмирности. Ни скрипач, ни трубач своей игрой не накормят человека, и по этой причине они могут казаться бесполезными. Но трубач и скрипач могут, если угодно, повести человека в бой, или устроить праздник, или отогнать уныние. Они могут дать человеку крошку той самой радости, без которой человек иногда от самой жизни готов отказаться. Священник чем-то сродни этим людям. Он не создает материальных благ, но освящает то, что уже создано; он учит видеть красоту там, где ее видеть не надеялись. Птица освящает восход солнца пением молитв на птичьем языке, и священник освящает жизнь воспеванием Солнца правды.

Он ведь поет, священник. Не всегда красиво, как соловей, но зато иной раз раньше всякой другой птицы. И в народе сказано: «Поп да петух и не евши поют».

***

Ох, уж мы его, бедного, поносили в зубах. И с осликом, и с птичкой не поленились сравнить. Не поленились и не побоялись. Но ведь он еще и ангел. Сказано у Малахии, что «уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа» (Мал. 2: 7). «Вестник» – это и есть «ангел». Нужно, значит, ему вместе с бесплотными проповедовать Воплощение в Вифлееме. Нужно вместе с ними говорить: «Что ищете Живого с мертвыми? Его здесь нет. Он восстал». Вместе с ними нужно смотреть в небо с горы Елеонской и помнить, что Он вернется. И все это нужно делать с радостью.

***

Не для обустройства земного быта и не для иных целей временных и преходящих создал Господь Церковь и в ней – священство. Церковь и священство в ней существуют для свидетельства о том, что есть иная жизнь, есть Царство Света и есть непоколебимый покой. Царство это уже подарено, но нужно потрудиться ради того, чтобы суметь вступить в обладание этим великим подарком.

Для родящихся в мир сей нужна повитуха. Для родящихся в вечную жизнь нужен помощник в лице священника. Если все будет сделано правильно, то родившийся услышит: «Войди в радость Господа твоего». Услышит и поймет, зачем на земле священники.

Прощание и встреча

Эта работа – не собрание проповедей в «чистом и готовом виде», а собрание мыслей, соединенных одной большой, можно сказать, самой важной темой – смертью. И это не просто размышления о смерти в духе элегий или надгробных рыданий. Это мысли, предназначенные для произнесения вслух при молитвенном собрании или духовном общении.

Мысли эти сгруппированы в виде отдельных статей, иногда напоминающих живое обращение к слушателям. Но это часто более художественная, то есть боле сложная и раскрашенная речь, чем речь прямого обращения. Не нужно думать, однако, что данные тексты надуманы в «кабинетной тиши» и никакого отношения к действительности не имеют. Не нужно думать, что «так никто не говорит», что «люди не поймут» и проч. Автор имеет незаслуженное счастье в течение не одного уже года быть священником, и все мысли, встречающиеся в данной работе, были многократно произнесены перед живыми слушателями. И не только, но и в присутствии немых свидетелей, перед лицом которых ни лгать, ни актерствовать нормальному человеку не захочется. Я имею в виду усопших христиан, провожаемых молитвой, на погребениях которых эти мысли высказывались и проповедовались. Так что все, что можно прочесть в данной брошюре, есть, во-первых, попытка поделиться опытом проповеди и свидетельства с собратьями священниками и, во-вторых, попытка заговорить с людьми серьезными о вещах серьезных, независимо от того, в сане эти люди или нет.

Особую пользу подобных бесед и размышлений можно видеть и в том, что бытовой и блуждающий взгляд нашего современника часто усматривает в Церкви лишь филиал погребальной конторы. Разрушению подобного стереотипа и уловлению хитрецов в сети ими же расставленных хитростей тоже может послужить попытка говорить глубоко там, где от нас – христиан – ничего глубокого не ожидали.

Это не законченный труд, но всего лишь крик в ночи. Кто услышит в нотах этого голоса братское тепло, тот, без сомнения, продолжит сладкий и опасный труд свидетельства и благовествования. Христос же, обещавший быть посреди двух или трех, собранных во имя Его, силен умножить малые труды и довести их до великой пользы. Умения превращать малое в великое, равно как и великое – в малое, в Всехитреца Слова не отнять. Ему слава со Отцем и Духом!

***

Фото: Православие.Ru

***

Прощание и встреча  

В смерти есть прощание, и есть встреча.

Кто и с кем прощается? Прощается человек со всем, что окружало его: с домом и вещами в нем, с ближними и родственниками, с местом, где родился и местом, где окончил жизнь. Прощается с ремеслом, которым был занят, и одеждой, которую носил. Недочитанной останется раскрытая книга и недопитым останется остывший чай. «Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы» (Еккл. 12:5)

О «тесных вратах и узком пути», ведущих в жизнь (Мф. 7: 14), говорит Христос. Врата эти, действительно, так узки, что тело придется на время отложить и оставить. Только душа входит в загробную жизнь, и такой порядок сохранится до Второго пришествия Христова и воскресения мертвых. А после воскресения участницей вечной жизни станет и воскресшая плоть. «Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные в прахе» (Ис. 26:19)

Но сегодня, как на снятую одежду, оставшуюся без движения, придется смотреть человеку, покидающему мир. Воистину, со всем, что знал и видел во временной жизни, должен будет проститься человек.

Но есть в смерти и встреча.

С кем встретится душа, покинувшая один мир и пришедшая в иной? С Христом Иисусом, умершим за наши грехи и воскресшим для нашего оправдания.

Это будет великая встреча! Не всякая душа смело поднимет взгляд на Спасителя, но лишь та, которой любовь ко Христу предаст смелости и дерзновения. Многим же захочется исчезнуть куда-то, скрыться, лишь бы не смотреть на Того, Кто любит тебя, Кто столько сделал для тебя, к Кому ты так преступно был неблагодарен. И не даром Откровение говорит, что в день гнева Агнца люди будут говорить «горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца» (Откр. 6:16)

Встреча с Христом лицом к лицу это и есть Страшный Суд для отдельного человека. Не нужны адвокаты, свидетели и обвинители. Книга совести раскрывает тайны, человек оказывается в Царстве света, и одни души этот свет начинает жечь, а другие – омывать и радовать.

«Царство света». Вслушаемся в это чудное словосочетание. Переведем взор на свечи, горящие в наших руках. Вот оно – простое и зримое указание на нашу веру. Это указание на то, что «Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин. 1:5) Это также указание на то, что слаба и нежна, как пламя свечи, жизнь человеческая, что должна она неизбежно погаснуть здесь, но не исчезнуть, а зажечься там, в том Царстве света и на той «новой земле, на которой обитает правда» (2 Пет. 3:13)

Так, в обрядах Матери-Церкви нет ничего случайного или произвольного, но все рождено верой и все способно назидать.

Мы собираемся на молитву за усопшего для того, чтобы просить Христа о милости к усопшему человеку. Тайна отношений между душой и Богом для нас закрыта. А именно от этой тайны зависит вечность человека. Но не отнята у нас любовь и вера, молитва и сострадание. Мы дерзаем просить Страдавшего за нас, чтобы Он умножил милость и не вспоминал грехов и беззаконий новопреставленного раба Своего.

Если Господь захочет наказывать, то накажет всех, и будет, за что. Пророк говорит, что «не оправдается пред Тобой ни один из живущих» (Пс. 142)

Но если Господь помилует, то помилованы будем. И в евангельской истории ободряют нас те примеры, где Христос исцеляет бесноватую дочь по молитве матери, расслабленного человека – по вере тех, кто принес его пред очи Христовы. Одни молятся, другие получают милость. Вот, что ободряет нас и заставляет просить: Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего.

Мудрость одного из христианских народов сложила поговорку. И говорится в ней, что, когда человек рождается, то он плачет, а все радуются и говорят: здравствуй, дорогой. Когда же умирает человек, то он должен радоваться, а все вокруг – плакать и говорить: до свиданья, дорогой. До свиданья, потому, что «всем мы предстанем на суд Христов» (Рим. 14:10) Все друг друга увидим во свете Его лица. Со сладостью веры, поэтому, смешаем горечь разлуки и умножим молитвы о том, чтобы встреча души с Праведным Судьей была для души началом нескончаемой радости.

О сердце человека

На первом рисунке фронтальный разрез сердца. Условные обозначения: 1 - правое предсердие; 2 - левое предсердие; 3 - фиброзное кольцо двустворчатого атриовентрикулярного клапана; 4 - левый желудочек; 5 - правый желудочек; 6 - фиброзное кольцо трехстворчатого атриовентрикулярного клапана. На втором рисунке Крест круглый «нахлебный». Когда-то давно, еще задолго до пришествия Христа, на Востоке был обычай надрезывать хлеб крестообразно. То было символическое действо, которое означало, что крест, разделяющий целое на части, соединяет тех, кто употребил эти части, исцеляет разделенность. По свидетельству Горация и Марциала, первохристиане надрезывали круглый хлеб крестообразно. В прямой связи с Таинством Причащения, на потирах, фелонях и других вещах, изображался хлеб как символ Тела Христова преломляемого за наши грехи. Такие круглые хлебы, разделенные на четыре части крестом, изображены в надписи Синтофиона. Круг же означает, по объяснению Климента Александрийского, что «Сам Сын Божий есть круг, в коем все силы сходятся». На третьем рисунке наложение «нахлебного» Креста на рисунок фронтального разреза сердца. Наружная стенка сердца представляет собой окружность. Межпредсердная и межжелудочковые перегородки вместе с фиброзными кольцами клапанов представляют собой крест.

А вот духовные стихи:

Блажен, кто, путь свершая тесный,
Кумирам тленным не служил,
В чьем чистом сердце Царь Небесный
Себе обитель сотворил

В этом стихотворении преподобный Варсонофий Оптинский называет чистое сердце человека храмом Бога Живого.

Но Священное Писание говорит нам о сердце гораздо больше: о нем речь идет чуть ли не на каждой странице Библии. Ведь сердце не только центральный орган чувств, но и орган мысли и восприятия духовных воздействий. И более того: сердце, по Священному Писанию, есть орган общения человека с Богом, а следовательно, оно есть орган высшего познания (святитель Лука (Войно-Ясенеций)

В Книге притчей Соломоновых написано: «Больше всего хранимого храни сердце твое» (Притч. 4: 23). Если обратиться с такими словами к современному невоцерковленному человеку, то он, скорее всего, воспримет это как предписание врача: не переутруждаться, не нервничать, соблюдать диету и прием лекарств. Но так ли надо понимать этот текст? Чтобы разобраться в этом, надо обратиться к толкователям Библии – святым отцам. Приступая же к этой теме, нельзя в восхищении не согласиться с пророком Давидом: «Приступит человек, и сердце глубоко» (Пс. 63: 7). Тут целый мир, целая вселенная, и даже Тот, Кто является Творцом вселенной.

Здесь же нас ожидают открытия за открытиями. С удивлением узнаешь, что заповедь, данную Адаму, – «хранить и взращивать райский сад» (Быт. 2: 15), преподобный Макарий Египетский объясняет как хранение чистоты сердца. И за преступление этой заповеди проклятая в делах Адама земля (см.: Быт. 3: 17–19) – это тоже есть сердце Адама, принявшее за преступление «проклятие» – лишение небесных благ (преподобный Максим Исповедник).

Так что, когда Священное Писание и святые отцы говорят о сердце, они имеют в виду как вышеестесственное (духовное), так и плотское (физическое) сердце. Как же разобраться современному человеку, когда речь идет о духовном, а когда о плотском сердце? Каково значение и место сердца в составе человека по писаниям святых отцов и современным научным данным? Об этом и пойдет речь.

Значение и место сердца в составе человека по Священному Писанию и толкованиям святых отцов

Мы показали, какое место отводится сердцу в Священном Писании. Но при первом рассмотрении творений святых отцов, занимавшихся систематическим изложением христианских догматов веры (нас особенно интересует антропология), замечаешь: слово «сердце» (καρδια) практически не встречается. Логично предположить, что оно заменено каким-то другим словом. И здесь нас ожидает еще одно открытие – терминологическое.

Отцы Церкви обычно различают в составе человека душу и тело. В душе же три «силы». Учение о трехчастности души (разумное начало – раздражительное начало – вожделевательное начало) идет от Платона (см. в его «Государстве») и стало классическим в восточном богословии начиная с Евагрия Понтийского, а систематическое изложение получило у преподобного Иоанна Дамаскина. Кратко остановимся на этом учении.

Самому элементарному уровню (который не всегда четко обозначен и часто включается в расширенную концепцию второго уровня) соответствует растительная, или жизненная, сила, которой обладают все живые существа: люди, животные и растения. Ее основные функции – питание, рост и размножение. С другой стороны, именно она является источником жизни в организме и обеспечивает жизнедеятельность важных органов.

На втором уровне находится животная сила, общая для людей и животных. Вместе с растительной силой она составляет неразумную часть души, которую еще называют пожелательной и страдательной. Помимо способности чувствовать и воспринимать, она включает два начала: «раздражительное», или гнев (θυμοσ), откуда проистекают все формы агрессивности, и «вожделевательное» (επιθυμητικον), порождающее желания.

На третьем уровне находится разумная сила, которая свойственна человеку; она составляет главную характеристику его природы и отличает от других творений. Два главных ее свойства – это рассудок (λογικη, λογοσ) и – на высшей ступени – ум (νουσ), который является основой сознания и способности человека к самовластности, самостоятельности и независимости (αυτεξουσιον). Ум в равной степени является основой всех рассудочных функций: во-первых, это интуитивный ум (νουσ как таковой), способность к созерцанию (θεωρια) и источник всякого познания; во-вторых, рассудок (λογοσ) и все, что проистекает из способности к мышлению: мысль (εννοια, διανοια), размышление (διανοια), суждение (κρισισ), рассудительность (διακρισισ), внутреннее слово (ενδιαθετοσ λογοσ), откуда происходят речь и память.

Ум является самой высшей способностью человека; он властен в нем командовать и руководить (поэтому его часто называют ηγεμονικον). Для отцов Церкви он, прежде всего, то, с помощью чего человек привязан к Богу, обращается к Нему и соединяется с Ним. Через ум человек связан с Богом объективно, со своего сотворения и окончательно: он воистину образ Божий в человеке (преподобный Максим Исповедник).

Возникает вопрос: все Писание говорит о сердце, а в трудах святых отцов, занимавшихся систематическим изложением христианских догматов, ни слова о нем, а все заменено другим термином – ум. На этот вопрос помогает ответить святитель Григорий Палама: «Умом называется и деятельность (ενεργεια) ума, состоящая в мыслях и разумениях; ум есть и производящая сие сила, называемая в Писании еще и сердцем». Святитель Григорий приводит такой пример: подобно Богу, ум разделяется на сущность и энергию. В Боге сущность и энергия разделяются нераздельно, и то же самое относится к уму.

Вот почему отцы в одних случаях характеризуют ум как сущность, то есть сердце, с которым он в этом случае отождествляется, в других же описывают как энергию, то есть мысли, помыслы и тончайшее внимание, которое рассеивается через органы чувств и должно быть возвращено в сердце. Это и значит, что в святоотеческом богословии ум связывается и отождествляется с сердцем. Поэтому все, что мы написали выше об уме, можно отнести и к сердцу.

Конечно же, это общий принцип, но бывают и исключения, и самому не стоит толковать Писание, а обязательно обращаться в спорных случаях к святым отцам.

Например, когда Господь научает в Евангелии предпочитать всякой заповеди любовь к Богу, свидетельствуемую от всего сердца, от всей души и всем помышлением (см.: Лк. 10: 27). Святитель Григорий Нисский так толкует это место: «Слово Писания объясняет разность, сердцем называя состояние телесное, душою – естество среднее, а помышлением – высшую умопредставляемую и творческую силу».

Из древнегреческой антропологии отцы Церкви забрали все лучшее и синтезировали учение о душе в святоотеческое учение о человеке. Так как в греческой философии термин «ум» (νουσ) занимал ведущее положение, поэтому он и перешел из эпохи богословских споров в наше время, до сих пор внося терминологическую путаницу.

Евангелие же проповедовалось по большей части людям простым, не книжным и даже неграмотным. А таким людям Господь открывается в сердце, поэтому в Писании так много о сердце. И все же учение о духовном сердце, его болезнях и способах лечения было раскрыто не одной только «антропологией богословских трактатов», а совместно с «антропологией пустыни, монашеских келий и мистических прозрений». Поколения аскетов и созерцателей выработали свое учение о человеке, основанное больше на внутреннем самоуглублении, на изучении своего сокровенного сердца, чем на богословской диалектике и предпосылках античной философии.

Можно сказать, что основным девизом аскетов и созерцателей был такой: «Если ты богослов, то ты чисто молишься, если ты чисто молишься, то ты богослов» (преподобный Силуан Афонский).

Так вот соединил и синтезировал антропологию богословских трактатов с антропологией пустыни святитель Григорий Палама, являвшийся одновременно богословом, философом, аскетом и созерцателем. Именно святителем Григорием введены понятия сущности и энергии, которые он различает не только в жизни Божественной, но и во всем миротворении и в самом человеке (архимандрит Киприан (Керн).

Этим разрешается путаница терминов, что позволяет нам перейти к тому, чтобы попытаться понять роль плотского сердца человека и его связь с духовным сердцем.

Значение и место плотского (физического) сердца в составе человека по современным научным данным и его связь с духовным сердцем

Сердце с научной точки зрения изучается уже несколько веков. Удивительное устройство камер и сосудов сердца, нервной системы и клапанов, его эффективность и долговечность, идеальная согласованность с другими компонентами системы кровообращения вызывают восхищение у современных ученых. Приведем несколько примеров из медицинской науки, чтобы показать уникальность этого органа.

Начнем с эмбриологии – науки об изучении зародышей. По данным современных эмбриологов, сердце первым формируется в зародыше человека, и уже к первому месяцу жизни основные структуры его выглядят так же, как у новорожденного младенца.

С анатомической точки зрения сердце – это владычественный орган человека. И вот почему. Кровеносные сосуды, которыми кровоснабжается сердце, образуют как бы корону, которая венчает сердце. Греческий врач, анатом и хирург Гален из Пергама во II веке по Р.Х. описал коронарные сосуды сердца. И с давних времен по сию пору эти артерии называются коронарными (от латинского corona – «венец, корона»), или венечными. Другой распространенный термин, который подчеркивает первенствующее место сердца, – митральный клапан (лат. valva mitralis). Казалось бы, откуда такое название этого двухстворчатого предсердно-желудочкового клапана? Его так назвал Андрей Везалий, основатель научной анатомии, в своем трактате «De corpore humani fabrica» («О строении человеческого тела»), написанном в 1543 году]. И дано оно за то, что по форме напоминает митру – богослужебный головной убор архиерея.

Что же сказали физиологи о сердце? А физиологи сказали, что сердце обладает уникальными свойствами, такими как автоматизм, проводимость, возбудимость, сократимость и рефрактерность. Автоматизм (от греч. αυτοματοσ – «самодвижущийся») – это свойство сердца работать в самостоятельном, независимом от других органов режиме. Даже извлеченное из организма, сердце продолжает работать определенное время. Проводимость – это свойство мгновенно передавать нервный импульс по собственной проводящей системе. Возбудимость – это свойство сердца каждую секунду быть готовым к мышечному сокращению. Сократимость – это свойство сердца, сокращаясь, перекачивать без устали кровь на протяжении всей жизни человека. Рефрактерность (лат. refractorius – «невосприимчивый») – свойство сердца, которое характеризуется снижением или отсутствием возбудимости в определенные моменты своей жизнедеятельности.

Есть органы, имеющие функцию проводимости, возбудимости и сократимости, но не имеющие автоматизма. Лишь только сердце имеет такое уникальное сочетание способностей. Для чего же? Все ученые главной функцией плотского сердца называют насосную. Сердце перекачивает кровь в организме по большому и малому кругам кровообращения. Начинаются и заканчиваются эти круги в сердце. Но кровь вращается не только по этим кругам. Само сердце вращается вокруг своей оси и выбрасывает в аорту кровь тоже с вращением. К этим кругам и вращениям мы позже вернемся.

Главная функция физического сердца – кровоснабжение других органов. Но как же кровоснабжается само сердце?

Тоже необычно. Одно сердечное сокращение, или сердечный цикл, состоит из систолы (в этот момент сердце максимально сокращается, выбрасывая кровь в сосуды) и диастолы (в этот момент сердце расслабляется, и происходит заполнение кровью полостей сердца). Но собственные артерии сердца в момент систолы сжаты и перекрыты мышцами, поэтому кровоснабжение сердца происходит не как у всех остальных органов, а в период расслабления, который длится миллисекунды.

Какие же можно провести аналогии между физическим и духовным сердцем? Таких аналогий можно привести очень много. Ограничимся основными.

Во-первых, как мы уже упоминали, в организме зародыша первым формирующимся органом является сердце. И святитель Василий Великий писал, что сердце в организме животного образуется прежде всех других органов.

Во-вторых, анатомические термины, перешедшие из средневековой медицины в современную кардиологию, показывают владычественную роль физического сердца в составе человека. И святитель Григорий Палама считал «сердце первым плотским разумным органом и сокровищницей разума» человека.

В-третьих, одним из основных свойств физического сердца является автоматизм, то есть сердце само себя приводит в движение и работает в самостоятельном, независимом от других органов режиме. И по мнению святителя Афанасия Великого, бессмертие человеческой души доказывается ее самодвижностью. Душа сама приводит в движение не только себя, но и тело. Душа самодвижна, и по сложении с себя тела в землю опять будет сама себя приводить в движение.

Кроме этого, одним из основных свойств духовного сердца является способность к самовластности, независимости и самостоятельности (αυτεξουσιον), что лежит в основе наивысшего проявления воли и свободы человека (преподобный Максим Исповедник.

В-четвертых, саморегуляция лежит в основе всех функций физического сердца. В случае необходимости сердце может увеличивать частоту и силу сокращений, обеспечивая необходимую потребность жизнедеятельности организма. Аналогично и духовное сердце (поэтому его называют ηγεμονικον – «царственный, правитель, руководитель») регулирует и руководит самыми высшими духовными и душевными способностями человека.

В-пятых, одним из свойств духовного сердца является жертвенность. По этому же принципу работает и физическое сердце, кровоснабжая весь организм, себя же питая в последнюю очередь.

В-шестых, наше физическое сердце работает день и ночь, спит ли человек или бодрствует. Как не вспомнить слова из Священного Писания: «Я сплю, а сердце мое бодрствует» (Песн. 5: 2). Или заповедь апостола Павла «непрестанно молиться» (1 Фес. 5: 17), то есть днем и ночью. Мы знаем о святых, у которых молитва никогда не прекращается. И такая молитва называется сердечной.

В-седьмых, кровоснабжение органов происходит благодаря большому и малому кругам кровообращения. Кроме этого, само сердце вращается вокруг своей оси, спиралеобразно выбрасывая кровь в сосуды организма человека. Можно провести при этом аналогию с движениями души и духовного сердца (см. об этом, например, у святителя Дионисия Ареопагита). В этом движении ум обращается на сердце и через сердце восходит к созерцанию Бога. Это круговое и спиралеобразное движение достигается через умную молитву, с помощью которой подвижник старается собрать свой «ум в себе, чтобы он двигался не прямым, а круговым и неложным движением» (святитель Григорий Палама).

В-восьмых, как физическое сердце обогащенную кислородом кровь передает всему организму, так и духовное сердце воспринимаемую Божию благодать передает всему составу человека. Отцы Церкви часто утверждают, что духовное сердце первым получает благодать и преображается ею. Именно посредством духовного сердца благодать сообщается остальному человеческому составу (Ж.-К. Ларше).

В-девятых, рефрактерность – это свойство сердца в определенные моменты своей жизнедеятельности не реагировать на возбуждение. Аналогично при исступлении или восхищении ума (сердца) подвижник не реагирует ни на какие возбуждения и раздражения, «и не знает он тогда о себе, в теле он или вне тела, и вместе забывает и себя и мир, увлеченный сладостью любви Божией» (преподобный Силуан Афонский).

Таким образом, между научными данными о нашем физическом сердце и писаниями отцов Церкви о духовном сердце можно найти много общего. Но принимаются ли такие духовные аналогии современным научным миром?

Трансплантация сердца как точка пересечения различных мировоззрений

 «Ни одно из достижений современной медицины не является столь эффективным, как трансплантация органов человеку. Успехи хирургов в трансплантации можно сравнить с подвигами в космосе. Постоянное совершенствование медицинских технологий в целях трансплантации значительно расширило практику трансплантации и естественно увеличило потребность в донорских органах. Именно поэтому нет другой такой области в медицине, где бы так остро проявились проблемы морально-этического и правового порядка». Подобными словами начинаются многие книги о трансплантологии, выпущенные ведущими европейскими медицинскими центрами. Успехи в современной медицине не вызывают сомнений, но о каких проблемах морально-этического и правового порядка идет речь? А дело вот в чем.

Чтобы получить трансплантат (орган для пересадки), донор должен быть официально признан мертвым, то есть должна быть констатирована биологическая смерть человека. Она возникает после необратимой остановки сердца. Но остановившееся сердце, ритм которого не удается восстановить с помощью реанимационных мероприятий, пересаживать бессмысленно. Кроме того, после остановки сердца можно использовать в качестве донорских органов только почки и то в очень короткий промежуток времени (15–20 минут). Остальные же органы пригодны для пересадки при условии изъятия их от людей с диагнозом смерти мозга.

В цивилизованных странах с высокоразвитым здравоохранением этот диагноз стал общепринятой нормой, а критерии смерти мозга общепризнанны.

Чем же отличается смерть мозга от биологической смерти? Под смертью мозга понимают полное и необратимое прекращение всех функций головного мозга, регистрируемое при работающем сердце и искусственной вентиляции легких. Биологическая смерть определяется как состояние необратимой гибели организма как целого. Биологическая смерть констатируется на основании совокупности следующих признаков: остановка сердечной деятельности, прекращение дыхания, исчезновение функций центральной нервной системы.

Один из авторитетных в мире экспертов в этой области А. Уолкер в монографии «Смерть мозга» приводит такое определение, ставшее международным стандартом: «Смерть мозга – это полная утрата всех его функций, то есть погибший индивидуум с бьющимся сердцем и искусственной вентиляцией легких».

В методической рекомендации для врачей, выпущенной Департаментом здравоохранения г. Москвы, однозначно утверждается: «Общепризнанно, что смерть человека как личности, а не как организма, безусловно определяется гибелью мозга.

Мы подошли к вопросу, что же такое человеческая личность и какими свойствами она обладает. Когда человек жив как личность, а когда он умирает? Если ранее это имело лишь академический интерес, то теперь из сферы теоретических дискуссий и споров философов эта проблема перекочевала в иные области: она все больше и больше интересует тех, кто работает в научных центрах, медицинских учреждениях и органах правопорядка. В научных центрах всего мира идет огромная работа по созданию искусственных органов человека, так как донорских органов катастрофически не хватает. В медицинских учреждениях проводятся тысячи операций трансплантаций сердца и постоянно совершенствуются результаты лечения. Все эти массовые трансплантации породили много юридических проблем, которыми заняты законодательные органы, суды и адвокатские конторы.

Прежде чем попытаться ответить на поставленные нами вопросы, сделаем небольшой экскурс в историю медицины.

Западная (или европейская) медицина тесно связана с развитием естествознания, возникновением и развитием в эпоху Возрождения новых мировоззренческих концепций. С началом Реформации европейцы пришли к выводу, что смогут обрести власть над природой. Сформировался новый набор ценностей и верований, при помощи которого можно было объяснить мир. Такой новой «религией» стала наука, а ее жрецами – математики, физики и инженеры-механики.

В XVII веке французский математик Декарт произвел переворот в западной науке. Введенный им аналитический способ рассуждения стал основой для новой философии науки, и в частности медицины. Эта философия имела столь глубокое влияние, что принципы, составляющие фундамент современной науки, так и называются картезианскими (от латинизированного имени философа – Cartesius). Декарт верил в возможность существования конкретной истины, говоря: «Вся наука есть определенное, очевидное знание. Мы отвергаем знание, являющееся вероятным, и рассуждаем, что верить можно только совершенно известным вещам, относительно которых не существует никаких сомнений». Создав такую логику, он построил собственную концепцию мира, уподобив его механизму: «Я не признаю никакой разницы между машинами, созданными мастерами, и различными телами, которые создает сама природа». Он утверждал, что всеми явлениями природы управляют законы механики. Такой механистический взгляд на природу породил законы, которые легли в основу причинно-следственного метода объяснения материальной вселенной. Эта логика составила фундамент научного метода, который остается, по сути своей, неизменным и по сей день. В рамках данного мировоззрения природа и люди суть машины, управляемые законами механики. Соответственно, западная медицина занимается исследованием работы человеческой машины. Когда люди уподоблены машинам, врачи превращаются в механиков.

Становление западной врачебной традиции шло параллельно с успехами в научном естествознании. Наука и промышленность позволили медицине действовать на массовых началах. Та же механистическая философия, которая вдохновила массовое производство в промышленности, вызвала к жизни массовые медицину и здравоохранение. Подобный союз науки, промышленности и медицины породил эпоху новшеств и специализаций. В результате тело и душа человека были разобщены и дробились на все более мелкие элементы, а исследования в области медицины разделялись на все большее число специальностей. Такие узкие специалисты разделили тело на системы и по аналогии с механизмами создали структурные описания органов. В системе кровообращения сердце играет роль механического насоса, легкие подобны воздуходувным мехам, а нервная система – сложной электрической сети. В такой ситуации узкопрофильный специалист не видит больного человека в целом, его интересует поврежденный орган или система. Так нарушается основополагающий принцип клинической медицины – «врач, лечи не болезнь, а больного». Больного человека не воспринимают как личность, не заботясь о его душевном и духовном здоровье. Пациент даже не воспринимается как частное лицо, а только как сумма поврежденных органов. Такое потребительское отношение к телу и породило потребность в установке диагноза смерти мозга, который в современной медицине и приравнивается к смерти человеческой личности.

Какая основная функция мозга погибает вместе с ним? Телесным органом рассудка, по мнению ученых, является головной мозг. Но мозг – это не аппарат познания, а лишь инструмент, которым пользуется рассудок, производя свои мыслительные процессы (святитель Лука (Войно-Ясенецкий. Как мы выше говорили, рассудок стоит ниже ума в структуре познавательных сил, он, в отличие от ума, занимается познанием видимого, тварного, конечного и на невидимое, нетварное и бесконечное посягать не дерзает. Проходящее через рассудок сознание является нам в виде интеллекта, способного обращаться среди вещей чувственного трехмерного мира. Целью всех усилий рассудка является, как и у ума, покой, хотя и не такой, как у ума. Ум находит успокоение в Боге, а рассудок – в решении тех вопросов, которые возникают в процессе исследования им незнакомых ему вещей и явлений (святитель Феофан Затворник).

Знания, приобретаемые таким рассудочным способом, называются формальными. Называются они так потому, что рождаются от той или иной формы мышления. Такое формальное знание имеет большое практическое значение в узкой сфере повседневного бытия, но не является знанием полным и цельным. Полного и цельного знания рассудок один, сам собой, не дает и дать не может. Полное и цельное знание приобретается им только во взаимодействии с умом. Только при взаимодействии рассудка с умом и при добровольном подчинении рассудка уму будет ценным все содержание рассудочных понятий. Именно благодаря такому взаимодействию появляется рассудительность – «источник и корень всех добродетелей». Рассуждение только такого человека можно назвать здравым (преподобный Иоанн Кассиан Римлянин). Приобретается такое рассуждение не через многознание, а через чистоту, и чистоту не только ума, но и совести и чувства (преподобный Иоанн Синайский. В состоянии чистоты ум смотрит на вещи прямо и естественно.

Чрезъестественный способ ведения Адам воспринял после своего прельщения и «вместо божественного и духовного ведения восприял знание плотское и страстное» (преподобный Симеон Новый Богослов). С этого времени рассудок становится вместилищем эгоистического человеческого сознания, склонного мыслить себя центром. На почве этого гордостного самоутверждения, на основании характера своей деятельности, опорой которой является опыт, и на свойстве своих познаний, главное из которых – осязание, рассудок заболевает рационализмом, признавая только то, в чем можно осязательно увериться и что можно проверить рассудочным способом. Естественно, это приводит к сомнению и неверию относительно мира духовного как не поддающегося рассудочной осязательности. В результате образуется пагубное настроение, именуемое материализмом, считающее, что материя первична, никем не сотворена и существует вечно и что сознание – это свойство материи.

Следуя такой логике, при смертельном повреждении мозга и утрате им функции рассудка, а с ним и интеллекта, погибает и личность. Ведь современное рациональное и материалистическое мировоззрение не признает ни духовного ума, ни духовного сердца. Поэтому в современной медицине смерть мозга приравнивается к смерти человеческого индивидуума и личности.

Каков святоотеческий взгляд на личность?

Согласно учению отцов Церкви, всякий человек, создаваемый Богом и воссоздаваемый Святым Духом, есть потенциальная личность. Поэтому с онтологической точки зрения личностями являются все люди и даже сам диавол. Однако с сотериологической точки зрения не все мы личности, поскольку не все достигли подобия Божия (митрополит Иерофей (Влахос).

Кроме того, для нашего исследования важно отметить, что, по мнению отцов Церкви, ум (духовное сердце) более всего соответствует личности. «Можно сказать, – пишет В.Н. Лосский, – что он есть местопребывание личности, человеческой ипостаси».

Отсюда явствует, что духовное сердце – это то место, которое можно открыть благодатным подвигом и в котором является Христос. Это известно человеку, очищающему себя от страстей и всех дел греха. У падшего же человека, живущего далеко от Бога, сердце закрывается и становится совершенно неведомым. Человек не знает, существует ли оно. Но человеку, живущему по Богу, сердце известно. Для него оно является реальностью.

Это учение подводит нас к той точке зрения, что откровение сердца есть, по существу, откровение личности. Человек, который с помощью благодатного подвига откроет сердце, где скрывается и царствует Христос, становится личностью. Ведь личность – это главным образом «подобие Божие». Итак, откровение сердца – это откровение личности (митрополит Иерофей (Влахос).

Вот мы и подошли к точке, где пересекаются два мировоззрения: святоотеческое и современное рационально-материалистическое.

Для первого известны устроения души и тела, известно духовное сердце, его болезни и способы исцеления.

Для второго – точные данные анатомии, физиологии, химии и десятка узкопрофильных научных дисциплин, перечисление которых заняло бы много времени; при этом отрицается существование души и духовного сердца.

Целью первого является обоживание человека через очищение сердца. Целью второго является победа любой ценой над физической смертью, если можно назвать это целью.

Прошло уже более 40 лет с момента успешной пересадки сердца. Уже выполнено более 10 000 операций трансплантаций сердца, более 100 имплантаций второго сердца. Прошла первая эйфория, но все равно слышатся слова, обращенные от лица научной общественности к первому хирургу, пересадившему сердце: «Вы воскресили вечный миф о Фаусте – человеке, вновь обретшем молодость». Но кто же такой Фауст? Почему о нем вспомнили при первой успешной пересадке сердца? «Фауст (Faust) – герой немецкой легенды, возникшей в период Реформации; ученый, заключивший союз с диаволом ради знаний, богатства и мирских наслаждений. В легенде о Фаусте – исторической личности, о которой сохранились свидетельства современников, – отложились старинные предания о магах, народные анекдоты о бродячих школярах и шарлатанах, фантастические мотивы христианских житий и средневековой демонологической литературы. После ”Истории о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике” (1587, издана И. Шписом) Фауст становится героем народных книг». Еще одно открытие, на этот раз неприятное.

Ну, хорошо, оставим Фауста, хотя его след тянется из средневековья в наши дни.

Но как оставить вот это? На пороге XXI века академические руководства по трансплантологии начинаются такими словами: «Преодоление мифического отношения к сердцу как вместилищу души для большинства религиозных конфессий…» (академик В.И. Шумаков).

Но как можно преодолеть «мифическое» отношение к сердцу? Как можно преодолеть эти слова: «Сердце чисто созижди во мне, Боже» (Пс. 50: 12)? Или эти: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5: 8)? Или эти: «Дай мне, сыне, сердце твое» (Притч. 23: 26)? Как можно «преодолеть» слово Божие? «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мф. 24: 35), – говорит Спаситель. Мы же верим и знаем, что слово Спасителя истинно.

Поэтому уже сейчас публикуются мнения ученых, не согласных с потребительским отношением к человеческому сердцу и личности.

Священник и врач Сергий Филимонов пишет: «При утверждении, что смерть мозга эквивалентна смерти человека, остается неясным, насколько допустимо применение понятия ”смерть” к одному из органов, пусть даже очень важному. Поэтому отождествление смерти мозга и смерти человека является абсолютно неприемлемым с точки зрения православного врача». И это не единичное высказывание.

Вот что думают об этой проблеме афонские монахи. «Богословы и врачи Греческой Православной Церкви, анализируя вопрос трансплантаций, постановили, что пересадка почки, кожи, костей в некоторых случаях допустима. В то же время пересадка сердца с точки зрения христианской морали признана недопустимой. Прежде всего, потому, что донором является живой человек. Один из афинских хирургов, Иоанн Нанас, отметил, что бывают случаи, когда пациент – жертва автомобильной катастрофы – удерживается в жизни только с помощью аппаратуры. Но ведь и в этом случае окончательным актом смерти пострадавшего будет изъятие сердца. Достижения современной медицины велики, но они должны применяться в согласии с христианской моралью, по крайней мере в отношении верных Православной Церкви»].

Заключение и выводы

Как и в начале нашей работы, предложим еще раз современному человеку бессмертные слова Соломона: «Больше всего хранимого храни сердце твое» (Притч. 4: 23). Если и после всего нами приведенного у него останется скептическое отношение, он может, конечно, ответить: «Ну, это говорится иносказательно о сердце».

Но об этом «иносказательном» трактовании Писания хорошо рассказано в житии преподобного Амвросия Оптинского. Пришел к преподобному Амвросию какой-то господин, не верующий в существование бесов, и сказал: «Батюшка, я не понимаю, что это за бесы?» На это старец ответил: «Ведь и математику не все понимают, однако она существует». И еще прибавил: «Как же бесы не существуют, когда знаем из Евангелия, что сам Господь велел бесам войти в стадо свиней?» Господин возразил: «Но ведь это иносказательно». «Стало быть, – продолжал убеждать старец, – и свиньи иносказательны, и свиней не существует. Но если существуют свиньи, значит, существуют и бесы».

Вывод 1. Чтобы избежать иносказательного трактования Священного Писания, нужно обратиться к толкованиям святых отцов.

Сознавая успехи современной медицины, особенно в кардиологии и сопредельных ей дисциплинах, изучающих плотское (физическое) сердце, нужно признаться в ограниченности нашего познания. И вслед за лауреатом Нобелевской премии по химии из Брюссельского университета И. Пригожиным сказать: «Отбросим иллюзии: никакие исследования не дадут нам возможности понять до конца крайнюю сложность самого простого организма».

Может, и не стоит во чтобы то ни стало, не считаясь с силами и средствами, стремиться понять все до конца. Может, по примеру академика и физиолога И.П. Павлова, смиренно изучая творение Божие, восхищаться Творцом. И на вопрос: «Как же это всемирно известный ученый может верить в Бога?», спокойно, как и он, отвечать: «Когда я изучаю кровь человека, не то что верующим, а даже святым можно стать».

Вывод 2. Значение сердца в составе человека огромно, роль его – ведущая, а место – центральное.

Вывод 3. При этом плотское (физическое) сердце непосредственно связано с духовным сердцем, и все его физические свойства имеют аналоги в духовной сфере.

Одним из нерешенных вопросов современности является отношение к трансплантации. Так как этот вопрос в прямом смысле стоит у грани жизни и смерти человека, то не может оставить равнодушными ни духовных лиц, ни православных врачей, ни самих трансплантологов. Этот вопрос вскрывает коренное отличие мировоззрения современной медицинской науки и святоотеческого отношения к человеку. Пока можно сформулировать предварительный следующий вывод.

Вывод 4. Смерть мозга не может быть приравнена к смерти человеческой личности.

Как было видно из приведенного нами краткого обзора научных данных, главной целью современной медицины является борьба с физической смертью человека, но так как это недостижимая задача, то хотя бы отодвигание момента смерти. В структуре причин смерти современного человека на первом месте – болезни сердца. Трансплантация сердца не решает задачи, так как донорских сердец катастрофически не хватает. Идет огромная работа по созданию механического сердца, способного заменить человеческое. Но как у всякого подобия, такое искусственное сердце имеет много недостатков. Но инженеры не сдаются. Срок работы такого сердца-насоса сейчас продлен до двух лет. В перспективе планируется улучшить качество и начать массовое применение таких сердец. Сбывается пророчество старца Паисия Афонского: «Умножились механизмы, умножились и проблемы; из человека сделали машину, и теперь машины командуют самим человеком, и человеческие сердца поэтому стали железными». Что же будет с человеком, если действительно его сердце станет железным?

К сожалению, современная медицинская наука, как и Фауст, не избежала искушений знаниями (тщеславием), богатством (сребролюбием) и мирскими наслаждениями (сластолюбием). Мы же знаем, Кто победил эти искушения. И поэтому сегодня как никогда актуальны эти слова Спасителя – «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15: 5).

Вывод 5. Только в гармоничном союзе с христианской верой современная медицинская наука может принести пользу духовному и телесному здоровью человека.

О несении креста и следовании за Христом

В  третье воскресенье Великого поста совершается поклонение Честному и Животворящему Кресту. В воскресном евангельском чтении мы слышим слова Спасителя: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8: 34).

***

Архимандрит Тихон (Шевкунов), наместник Московского Сретенского монастыря.

***

– Прежде всего, надо различать мирское и сакральное понимание выражения «взять свой крест». Часто в нецерковной среде им обозначают простое несение трудностей без всякого религиозного их осмысления.

Само собой разумеется, что у каждого из живущих есть дела, «которыми трудится он под солнцем» (Еккл. 1: 3), и в большинстве случаев, по слову премудрого, это суета сует (Еккл. 1: 2). Естественно, даже самый нерелигиозный человек, осознающий тягость жизни, начинает характеризовать ее как крест.

Но крест, который мы должны взять и следовать за Христом, не просто заурядная тягость бытия, его монотонности. Крест, о котором говорится в евангельском тексте, непосредственно связан с верой во Христа! Кто верует Господу, тому дается крест! И этот крест не тот крест, о котором говорят в миру, не крест трудностей жизни, а крест Христа, ради Христа, и несем его вместе со Христом.

Следует обратить внимание на контекст фразы: «Возьми крест свой и следуй за Мною». Это исповедование Петра (см.: Мк. 8: 29), после которого апостол уговаривает Спасителя не идти на страдания, на что Господь и отвечает: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною».

Таким образом, кто хочет быть христианином, тот должен следовать за Христом и в несении креста Христова. Вместе с верой и доступом к благодати через веру во Христа (см.: Рим. 5: 2) даются и те испытания, которые мы должны нести ради Господа Иисуса Христа. Несение этого креста – подражание Христу. Верующим во Христа нужно быть готовыми к непониманию, к поношению, к оскорблению и даже к смерти. Вот в чем тот крест, который каждый из нас должен нести вслед Христу.

***

– Наверное, я скажу то, что мог бы сказать и практически каждый пастырь… Есть в церковной, христианской жизни темы, на которые проповедовать очень легко — столь богатый для этого материал находим мы как в самой теме, так и в творениях святых отцов, не говоря уже об окружающей нас реальности. Вот и о кресте говорить легко и говорить можно много. Но… стыдно подчас говорить, потому как ведь точно как-то выразился митрополит Антоний Сурожский: «Если проповедь священника не поразила прежде всего его собственного сердца, то и сердца слушателей она не достигнет». Да, повторюсь, говорить о кресте легко, нести вот только его непросто… Из чего складывается он? По большей части из двух составляющих. Из того, что влечет нас долу — наших греховных навыков, страстей, немощей. И из того, что все-таки заставляет стремиться горе — нашей веры, нашей слабой и несовершенной любви к Господу. Одно противится в нас другому, и нет оттого мира в душе, оттого страдает и мучается она. Как сказал однажды какой-то греческий подвижник: «Главное крест нести, а не тащить. Тащить — слишком тяжело». Нести — это значит мужественно «пробиваться» сквозь все то, что мешает идти за Христом каждому из нас, день за днем преодолевая себя, день за днем полагая начало исправлению. Тащить — малодушествовать, жалеть себя, страшиться вечной погибели и практически ничего не делать для своего спасения.

Впрочем, бывает и иной крест — болезней, невзгод, скорбей, несправедливых обид. И его тоже можно нести, а можно тащить. Можно благодарить за испытания Бога или, по крайней мере, раз за разом повторять: «Достойное по делам моим приемлю». И можно без конца малодушествовать, роптать, твердить без умолку: «За что мне все это?!». Забывая, что каков бы ни был посланный нам крест, все одно — древо, из которого он сделан, выросло на почве нашего сердца. И о том забывая, что из орудия казни претворил его Господь в орудие спасения. Не только Свой Крест, стоявший некогда на Голгофе, но и каждый из наших маленьких, едва приметных крестиков.

***

– Мне видится, что «несение своего креста» в жизни христианина проявляется в стремлении исполнить волю Божию, в повиновении Промыслу Божию.

Для каждого человека на земле существует свой путь, уготованный Богом, по которому Творец желает привести нас к конечной цели бытия – спасению и жизни вечной. Господь непрестанно направляет нас к тому, чтобы мы более всего обогащались не земными благами, но небесными, которые сможем взять за пределы этой жизни. Каждый человек может принимать волю Божию в своей жизни и следовать согласно с ней, а может отвергать ее, следуя своей собственной воле. Принимающий волю Божию в своей жизни «берет свой крест», а отвергающий – «отвергает свой крест». При этом мы должны понимать, что практически никому не дано исполнить волю Божию в совершенстве, так как нечистота нашего сердца, отсутствие духовного опыта, гордость и прочие наши немощи не позволяют всегда ясно расслышать голос Божий и найти силы следовать ему.

Не стоит полагать, что «несение креста» относится к отдельным жизненным обстоятельствам, к отдельным важным решениям – как сегодня считают многие. На самом деле «несение креста» продолжается всю жизнь и не прерывается до самой кончины, ведь нам непрестанно приходится делать выбор между добром и злом, между земным и небесным, между правдой и ложью – между волей Божией и волей собственной. Наш путь к вечности, путь ко спасению, согласно Промыслу Божию, не должен прерываться ни на секунду. Поэтому даже среди повседневных жизненных забот мы не должны прерывать движение к вечности. Пример такого жития показали нам святые угодники Божии.

К сожалению, нередко случается так: человек считает, что он «несет крест Божий», а на самом деле следует своей собственной воле и противится Богу. Встречая все новые и новые искушения на своем пути, он считает себя страдальцем за веру, служителем Божиим, а на самом деле причиной страданий является его собственная гордыня. Подобные страдания в итоге опустошают человека и духовно, и физически.

Для того чтобы различать «волю Божию» и «волю человеческую» и не делать трагических ошибок на своем жизненном пути, в Православии имеются верные средства: 1) чистота духовная и смирение христианина, делающие его более чутким к действиям Божественного Промысла; 2) хорошее знание православной веры и чтение святоотеческих творений, которое уберегает от ложных представлений о Боге и искажений в духовной жизни; 3) полноценное участие в таинствах святой Церкви, а также участие в жизни своей церковной общины, стремление к послушанию Церкви и ее священноначалию, ибо с нарушения такого послушания начинались многие беды; 4) следование совету духовно опытных людей.

Не стоит упускать из внимания очень важного обстоятельства: когда мы «берем свой крест», исполняя волю Божию, то на этом пути Господь никогда не оставляет нас без духовных утешений, ибо Христос учил: «Иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11: 30). Внешние трудности могут быть значительными, но Господь всегда остается с нами, укрепляя сердце действием Своей благодати.

Если человек, «неся крест», не получает духовных утешений от Бога, то это, на мой взгляд, является признаком не совсем верного его следования за Христом. Возможно, где-то человек перепутал «волю Божию» с «личным произволением». Это повод для серьезных размышлений о своем жизненном пути, о своем духовном устроении.

Нести крест свой – это значит выбирать не то, что получается, не то, что легче, а то, что лучше. То, что Богу угодно, то, что по совести, то, что приносит пользу ближнему.

Несение креста – это дело прежде всего внутреннее. Господь больше всего обличал внешнее, показное благочестие, фарисейство. Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21). Разбойников было два со Спасителем на Голгофе, физически они страдали одинаково, а главное – вера, смирение, покаяние – то есть спасение – было внутри.

Можно нести свой крест в мыслях, в чувствах. Это очень важная часть нашей духовной жизни – борьба с помыслами. Не осуждать никого даже в мыслях, а молиться. Не распускаться, не капризничать, не раздражаться, а терпеть. Не ругать даже погоду, не сердиться даже на неодушевленные предметы, на узелки, например, которые приходится иногда развязывать на ботинках, а они почему-то не развязываются, а ты, как всегда, опаздываешь: «Ну что ж, вот и слава Богу, это мне упражнение на терпение, для души это лучше, полезнее, чем когда всё идет без сучка без задоринки».

Не обижаться, а принимать укоры и каяться. Не говорить лишнего, а молчать. Не упрямиться, а уступать. Не унывать, а радоваться. Выбирать все время, постоянно благую часть, которая не отымется (Лк. 10, 42), уйдет с нами в будущую жизнь.

Когда мы не злимся, не даем сдачи, не огрызаемся, не надуваемся, даже не думаем ничего в свою защиту, не осуждаем про себя никого, когда мы страдаем, терпим – пусть даже самое малое, - это очень много. Мы не оставляем своего креста. Мы живем. Каждый миг этого страданья – это как чистое золото души, как драгоценные крупицы святости - жизни христианской, евангельской, небесной – уже на земле.

Жаль, что мы помолчим-помолчим – а потом всё и выскажем. Потерпим-потерпим, - а потом сорвемся. Вроде не думаем, не осуждаем, изо всех сил стараемся во всем видеть хотя бы долю своей вины, - а потом опять накатывают старые и новые обиды, и жалко себя, и так очевидны немощи ближнего… И – бросили терпеть, и не думать, не говорить, и все труды насмарку, все одним махом разрушено, креста уже нет.

Возгордился – и сошел со креста. Осудил – и сошел со креста. Бросил терпеть – и сошел со креста. Можно очень долго терпеть, а потом сойти со креста мгновенно.

Дьявол, конечно, все время хочет сделать так, чтобы мы сошли со креста. Так и Спасителю говорили: Сниди со Креста (Мф. 27, 40). Всё для этого делает: лишь бы только раздражились, осудили, ослабили, оставили пост, молитву, хранение ума, сердца, языка…

Кайся – и снова бери крест. Другого пути нет.

Несение креста – как сама жизнь – может быть только постоянным. Поэтому апостол Павел заповедовал нам: Всегда радуйтеся. Непрестанно молитеся. О всем  благодарите (1 Сол. 5, 16-18).

Крест можно нести только с Божией помощью.

Потому Батюшка Николай Гурьянов просил:

Господи, помилуй, Господи, прости,

Помоги мне, Боже, крест мой донести.

Крест нужно донести до конца. Претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 10, 22).

Верный в мале, и во мнозе верен есть (Лк. 16, 10). Жизнь протекает в мелочах вроде бы, но сам выбор – это главное в течении нашей жизни. Из этого выбора она вся и составляется – как из минут составляются годы и вся жизнь, это и определяет ее качество.

Благой выбор – это путь жизни. Когда мы несем свой крест, мы действительно живем, мы идем путем Жизни Вечной. Крест – это путь на Небо. Крест – Животворящий.

Быть верным своему кресту бывает очень трудно. Даже когда требуется малое наше страдание – например, промолчать на какую-то напраслину, на недоверие, на холодность, равнодушие, раздражение, или  ответить спокойно, доброжелательно, – бывает трудно. Проглотить, потерпеть. Не физическое страдание – а всего лишь вот такое страдание души – оно может быть очень велико, даже если речь не идет о чем-то важном: какая-то обидная, может быть очень обидная (для нас) мелочь (если смотреть на нее со стороны). Это незлобие – это несение креста.

Но даже если и «клевета ядовитая» (по Лермонтову), даже если явная несправедливость: тебе, допустим, приписали какие-то низкие намерения, которых у тебя не было, у тебя были даже какие-то высокие соображения – и это можно стерпеть, понести как крест, как страдание, остаться яко нем не отверзаяй уст своих (Пс. 37, 14). Смириться, сказать себе: а разве не было такого, что ты думал нечто дурное, а никто об этом и не догадался? Да сколько угодно! Но эта несправедливость тебя устраивала? Понеси и другую. Разве не было такого, что ты когда-то думал, говорил о ком-то, воспринимал кого-то хуже, чем они есть? Наверняка это было, теперь ты можешь почувствовать, каково им это было.

Даже предательство, любой чужой грех можно понести по-христиански, обратив на себя: вот какую боль причинял я, делая так, и еще хуже, ближнему.

Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал. 6, 2).

Ни один человек не относится к тебе хуже, чем ты есть, потому что ни один человек не заглядывал, не мерил твою бездну греховную – один Господь о ней знает. Какая же любовь Божия: знать это всё про нас, до дна – и все таки любить нас куда больше, чем мы любим друг друга, терпеть, прощать без конца… Страдать за нас! И прежде всего – страдать от нашей нелюбви: к Богу, друг к другу, от нашей безграничной неблагодарности.

Крест – это правда, это мудрость. Грех, гордость – это принятие дьявольской лжи, это глупость.

Крест – это то, что выше всех земных соображений, земной справедливости. Он поднимается и нас поднимает над землей. До него тянуться надо. Крест – это чудо, это неземное на земле, в самых простых обстоятельствах, в посте. Это небесные плоды земных усилий.

Страсти невозможно уговорить, убедить, ущипнуть – можно только плоть распять со страстьми и похотьми (Гал. 5, 24).

Страсть чревоугодия распинается постом. Гордость – смирением, терпением. Это мучительно для гордости. Но иначе с ней не справиться. Только несением креста.

Без поста, без креста нет истинной веры.

«Русский народ – один из тех немногих народов, которые любят сущность христианства, крест, - писал французский историк Леруа-Волье, - он не разучился ценить страдание; он воспринимает его положительную силу, чувствует действенность искупления и умеет вкушать его терпкую сладость».

Радости, удовольствия, комфорт, которые в наше время возведены в ранг высших ценностей жизни, - они ведь на самом деле ничего не стоят, они ничего не создают, они потребляются – и всё. А создает, строит жизнь несение креста, препятствует распространению зла, именно оно не дает ему хода – тем, что не дает сдачи, не передает зло дальше, не умножает его, а гасит в себе, страдая.

Отвергнуться себя, взять крест свой (Мк. 8, 34) – этот евангельский призыв – это важнейшая тайна жизни, открытая нам Господом. Господь, Творец жизни, открыл нам, как она Им устроена. Истина эта не очевидна для нас, грешных людей, она противоположна тому, что видится снаружи, тому, что видит плотское мудрование, так называемый «здравый смысл». «Здравый смысл» считает, что чем больше человек приобретает, получает, тем больше он имеет, тем он богаче. Но имеет ведь не он сам, это всего лишь его окружает, это то, что вне него: одежда, мебель, деньги… Даже пища, которую он съедает, не проникает в его душу, а только в тело, а человек-то ведь – это прежде всего его душа. А душа его обогащается по-другому. Она устроена иначе. Она устроена по-евангельски. Об этом знает Господь, ее Создатель. И Он говорит нам, что когда человек заботится о приобретении благ, душа его, то есть он сам, беднеет, пустеет, остается ни с чем. Но вот когда мы отвергаемся себя, преодолеваем, отдаем что-то, забывая о себе, не считаем, что «имеем право на свой кусочек счастья», не думаем о человеческой «справедливости» (недостижимой для нас в силу нашего неведения – несравнимости для нас людей), - то тогда с душой происходит чудо, открытое нам Господом: душа обогащается, наполняется, оживает, крепнет, светлеет, приближается к Богу. Мы несем свой крест – и потому уподобляемся Спасителю, наш малый крест соединяется с непобедимым Крестом Господним, таинственно берет его силу.

То есть всё происходит наоборот по отношению к тому, как видит жизнь мiр сей, прелюбодейный и грешный (Мк. 8, 38). Он страдает от эгоизма – и на него-то и надеется, за него-то и держится, никак не хочет, не решается от него отвергнуться. Боится, что потеряет себя. И теряет все больше и больше. Бояться не нужно, раз Сам Господь призывает нас к этому. Он – податель всякого блага. Он поможет. Будь что будет. Великое дело – решимость. Не бойся потерять – найдешь.

Отвержение себя – это тайна любви. Любовь – это тайна. Настоящая любовь – это самопожертвование: другой для тебя важнее, чем ты сам. И тогда-то и начинаешь по-настоящему быть. Без любви тебя нет в этом мiре, ты замкнут на себе, ты потребитель. Без любви нет человека, нет семьи, нет Церкви, нет страны. Любовь – это жизнь, без любви ее нет, жизнь не имеет никакого смысла.

Пост учит нас отвергаться себя, не делать всё только для себя, для своего удовольствия, по-своему, не потакать себе даже по мелочам, начиная с выбора блюд. Не отвлекаться на всякие ненужности – например, посмотреть, кто идет за окном (какая разница? Ну, допустим, Павел Иванович Чичиков – тебе какое дело?)

 Пост вроде бы отнимает у нас что-то: этого не ешь, того не делай… А на самом деле он куда больше нам дает – причем, самое главное: укрепляет душу, учит ее отвергаться себя. И мы потом опытно открываем для себя, как много дает это святое время. Как говорил мудрый Гоголь, еще в Петербурге воспевший Великий пост: «Я своих скорбных минут ни за какие счастливые не отдам».

Это можно даже детям объяснять: когда ты сам съел яблоко или конфету, – порадовался твой рот, твое тело. Но когда ты отдал, подарил яблоко или конфету другому, даже если тебе самому хотелось бы это съесть, – порадовалась твоя душа. А душа наша важнее, чем тело, и радости ее выше, радостнее. Душа – главное в нас.

Пост – Великий не только по продолжительности, но и по своему духовному содержанию, по своей духовной глубине. Крест открывает нам суть поста: это очень малое, совсем посильное для нас лишение, но по сути – участие в великом: в страданиях Спасителя.

Высшее страдание, драгоценнее всех человеческих страданий, и самых острых, как страдание оскорбляемой любви (например, любви матери, оскорбляемой детьми), – это страдание Спасителя, несоизмеримое ни с каким нашим, человеческим страданием, даже самым сильным.

Страдания ребенка за родителей. Страдание невиновного за виноватого. Страдание чистого за грехи грешника. Страдание родителей, видящих, как их дети делают глупости, от которых потом будут страдать… Таковы наши отношения с Богом постоянно, только неизмеримо сильнее.

Как же нам нужно благоговейно лобызать Крест Господень – Крест Его страдания за нас, страдания чистейшего, непостижимого, не смешанного ни с чем греховным, ни с какой нашей человеческой слабостью души.

Крест выносится нам на поклонение посреди поста – напоминая и о том, что пост – это подвиг, и о том, что впереди – Воскресение.

***

– Крестом каждого из нас является несение в мир добра вопреки злу. Стать христианином в современном мире тяжело, но быть им – легко, если с радостью и любовью нести в себе образ Христа, Который учит нас быть добрыми, миролюбивыми, кроткими, трудолюбивыми и т.д. Мы имеем слова апостола Павла к Тимофею: «Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы». Это и есть наш крест! В семье, на работе, на улице, в церкви будем гонимы, но не надо бояться этого, ведь с нами – Бог!

Есть одна притча. По дороге шла толпа людей. Каждый нес на плече свой крест. Одному человеку казалось, что его крест очень тяжелый. Приотстав от всех, он зашел в лес и отпилил часть креста. Довольный тем, что ему стало гораздо легче нести свой крест, он догнал толпу и пошел дальше. Вдруг на пути оказалась пропасть. Все положили свои кресты на края пропасти и перешли по ним на другую сторону. А «умный» человек остался на той стороне, так как его крест оказался коротким…

Для христианина взять свой крест и нести его – это единственно верный спасительный путь. Не будем его оставлять, подпиливать, менять, а примем с благодарностью, кротостью и терпением.

***

– Путь христианина – это всегда крестоношение. Это не путь удобства и комфорта. Что мы носим на груди? Никакой другой знак, а именно крест Христов. И он каждый день напоминает нам, что дорога к нашему воскресению лежит только через крест.

Христианская жизнь по правде Божией, борьба с грехами – это уже крест. Но Господь никому не обещал легких путей. Он Сам нес Свой крест на Голгофу и был распят на нем. И каждый, кто хочет любить Христа, должен быть к этому готов. Но даже в обычной, повседневной, земной жизни мы несем наш крест – это те испытания и скорби, которые посылает нам Бог. Но не те, что мы сами себе находим, от которых сами потом и мучаемся.

Мы часто ропщем, не выдерживая тяжести жизненных трудностей, но Господь Сам знает, что нам по силам и что мы можем понести, что нам будет полезно в данное время. Я думаю, лучше об этом расскажет одна христианская притча о крестах.

Решил один человек, что у него слишком тяжелая жизнь. И обратился к Богу с такой просьбой: «Господи, мой крест слишком тяжел, и я не могу его нести. У всех людей, которых я знаю, кресты гораздо легче. Не мог бы Ты заменить мой крест на более легкий?» И сказал Бог: «Хорошо, Я приглашаю тебя в хранилище крестов: выбери себе крест сам». Пришел человек в хранилище и стал примерять себе кресты. И все они кажутся ему слишком тяжелыми и неудобными. Перебрав все кресты, он заметил у самого входа крест, который показался ему меньше других, и сказал Богу: «Позволь мне взять этот крест, он кажется мне самым подходящим». И тогда Господь ответил ему: «Ведь это и есть твой крест, который ты оставил у дверей, перед тем как стал мерить все остальные».

***

– «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». Чтобы правильно понять смысл этих слов, надо вспомнить, в каких обстоятельствах они были сказаны. Перед входом в Иерусалим апостол Петр стал отговаривать Христа от страданий примерно так: «Учитель… Зачем?.. Да не будет этого с Тобой!.. Ведь все только начало как-то мало-мальски устраиваться… Ты учишь, мы учимся… народ за нами ходит… слава, почет, уважение… Да и просто стабильность какая-то, устроенность житейская, доступная пониманию… И вдруг – какие-то страдания, смерть, катастрофа… Зачем это все, Учитель? Да не будет этого с Тобой! Мы Тебя так любим, не лишай нас Твоего общения, не покидай, будь с нами здесь, на земле, подольше…»

Так примерно говорил Петр, и вот Господь обернулся к нему и гневно сказал: «Отойди от Меня, сатана»! Вы слышите, что Господь сказал тому, кого недавно называл основанием Церкви?! «Отойди от Меня сатана, – сказал, – потому что ты думаешь о том, что человеческое, а не о том, что Божие». В этот момент в апостоле проявилось в полной мере то, чем живет современный мир. И дальше Господь говорит, как будто прямо о нашей цивилизации, о главном в ней: «Кто хочет душу свою спасти, – говорит Господь, – тот ее потеряет». То есть тот, кто захочет прилепиться к земле, к земной жизни с ее удобствами, наслаждениями, достатком, комфортом, властью, тот душу свою погубит.

Главная трагедия этого мира заключается в противлении человека Божественной воле, которая только и есть благо в полном смысле этого слова. Грехопадение человека, обрекшее мир на страдание и смерть, именно и началось с отделения свободной человеческой воли от воли Божественной. И самое трагическое заблуждение человека – это мысль, что счастье возможно без Бога. Именно в силу свободы человека ошибочность этой мысли нам приходится опытно познавать каждому на себе.

Иисус Христос преодолел это трагическое противоречие, соединив свободную человеческую волю с волей Божией. И воля Божия была не в том, чтобы Христос в страшных муках умер на кресте, а в том, чтобы Он преобразил человеческое естество, восстановил утраченное единство человека с Богом. С одной стороны, страдание и смерть Христа обнажили крайнее противоречие Божественной и человеческой воли, показали, до какого безумия дошло человечество в своем падении, но с другой – Иисус стал первым Человеком, не оскверненным от мира, то есть непричастным греху, и прежде всего греху болезненной гордости. И к согласию с Божественной волей Его привела не слепая покорность, а любовь. Эта любовь, жертвующая собой ради Бога, победила смерть, потому что смерть и была последствием человеческой непокорности.

Когда мы говорим о необходимости отвергнуться себя и взять крест, мы говорим о необходимости отречься греха и приобщиться святости Бога. Но святость противна этому миру, который «лежит во зле», вот почему этот выбор предполагает конфликт и страдание.

«Несение своего креста» – это всякое страдание за правду в этом неправедном мире. Но и правда бывает душевная, человеческая. Можно быть яростным правдолюбцем, начетчиком и ригористом, но при том быть лишенным правды Божией. Эта правда заключается в жертвенной любви, без которой, по слову апостола Павла, все наши дела – «медь звенящая или кимвал звучащий», то есть банальное пустозвонство.

По-житейски рассуждая, первый человек, оказавшийся в раю, – разбойник, распятый с Христом, – страдал совсем не за правду. Он страдал за свои грехи. Но что же сделало этого грешника святым? Вера в Бога, покаяние и смиренное терпение заслуженных мук. Вот такое расположение души более приличествует и нам, в большинстве своем утратившим понятие о подлинной праведности. Терпеливое перенесение находящих скорбей, покаяние и распятие себя греху – вот наш крест, крест кающегося разбойника, терпящего за прежние грехи очистительные страдания.

Разбойник в сердце своем пожертвовал мнением падшего мира о Христе, прозрев в распятом человеке Спасителя. И тогда «безвольные» страдания на кресте стали для кающегося грешника поступком жертвенной любви.

Распиная себя греху, смиренно перенося ради Христа прилучающиеся страдания, мы несем «свой крест», в каких бы обстоятельствах ни находились. И только тогда мы можем надеяться на исполнение в нашей жизни слов апостола Павла: «Если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем; если терпим, то с Ним и царствовать будем» (2 Тим. 2: 11–12).

Что такое семейное счастье?

Святые Петр и Феврония. Художник Александр Простев

В «Троицких листках с луга духовного» есть такой рассказ. Однажды жена узнала об измене мужа. Она плакала горькими слезами и просила Бога простить мужу грех. И когда муж собрался на работу, жена, ничего не говоря, со слезами на глазах благословила по обыкновению мужа. И когда они прощались, супруг, не выдержав, упал на колени и попросил у жены прощения, да так, что больше не возвращался к своему греху. Это было искренним покаянием мужа. Благодаря долготерпению жены брак сохранился, вернулось счастье и гармония в отношениях.

О, как важно подчинить тело духу, дабы избежать развала семьи. Сегодня в России больше 50% разводов, каждый второй заключенный союз любящих людей разваливается. Разве это любовь? И причины здесь хотя и разные, но смысл одинаков. Мысли тянут в одно место, чувства – в другое, а тело – на сторону. Сегодня каждый день в России выносят вердикт внутриутробным детям, которым не дают ни малейшего шанса родиться. И таких беззащитных малышей умерщвляют более 10 тысяч каждый день! Можно ли строить счастье на детской крови? Тем не менее, среди называющих себя православными есть люди, продолжающие жить с нераскаянным сердцем, продолжающие совершать грех. А сколько женщин, которым приходится терпеть от мужей, подчиненных страсти к алкоголю, табаку и разгульному образу жизни! Над сколькими в семьях совершаются насилия, побои!

Сегодня достаточно много семей испытывают кризисное состояние. Но каждый человек в глубине души хочет семейного счастья, этой иерархичности, гармонии бытия. И чтобы достичь этого состояния, надо связать страсти благими помыслами.

Предположим, семья сложилась, она полноценна, и абортов не было, и муж не блудник и не пьяница, а счастья нет... Есть ли шанс еще что-то исправить? По этому поводу вспоминается одна история.

В одном городе жила супружеская пара. Жили они долго, но всегда чувствовали, что чего-то не хватает им в отношениях. Чего они только ни перепробовали, и, прожив 20 лет, расстались. Расстались, чтобы соединиться в союз уже нерушимый. Оказалось, что строили они свою жизнь без фундамента, хотя и были в детстве крещены, но не воцерковлены. Очутившись в крайне несчастном состоянии, оба они пошли каждый в свой храм поставить свечку. Там им повстречались люди, которые пригласили их на огласительные беседы. После курса катехизации они встретились, чтобы повенчаться и никогда уже не расставаться.

Конечно, если бы эти супруги с детства были воцерковлены, им не потребовалось бы разбивать фарфоровые сердца, чтобы собирать их в дальнейшем по осколкам. Еще очень важно ребенку в подростковом возрасте объяснить разницу между любовью и влюбленностью. И лучшим примером здесь будет рассказ Святейшего Патриарха Кирилла.

Пришла к владыке молодая пара просить благословение на брак, а он взглянул на них и спрашивает молодого человека: «Ты любишь свою невесту?» Тот ответил, что очень сильно ее любит. Тогда владыка говорит ему: «Представляешь, вот вы сейчас едете домой, получили от меня благословение на венчание, и вдруг авария – и твоя возлюбленная становится инвалидом на всю жизнь. Готов ли ты тогда повторить свои слова?» И уже не надо было слов, достаточно было видеть реакцию на лице молодого жениха. Вот как сильно отличаются любовь (жертвенность) от поверхностной влюбленности. Это очень важно донести до желающих иметь семейное счастье.

И последнее. Без взаимной любви и верности невозможно семейное счастье.

Сельский священник и IT-технологии

Храм иконы Знамения Пресвятой Богородицы в Дубровицах возведен 300 лет назад на месте слияния рек Пахры и Десны. Он возвышается на холме в окружении векового парка, устремляя ввысь свой необычный купол – ажурную золотую корону, увенчанную крестом. В основании церковь представляет собой равноконечный крест, высота вместе с куполом – более 45 метров. Здание было построено князем Б.А. Голицыным в стиле русского барокко всего за 14 лет. В 1704 году  местоблюститель патриаршего престола митрополит Стефан Яворский в присутствии императора Петра I освятил храм.

После революции усадьба Дубровицы была превращена в художественно-бытовой музей, но в 1929 году он прекратил свое существование. Перестала действовать и Знаменская церковь.

В 1989 году в Дубровицах возникла православная  община, которой спустя год был передан Знаменский храм. Немало усилий для восстановления  церкви пришлось приложить прихожанам и первому настоятелю храма – священнику Сергию Позорову, а затем и второму – священнику Александру Каткову. Сегодня реставрацией занимается третий настоятель в новой истории Знаменского храма – отец Андрей Грицышин, который и рассказывает читателям «Православия.Ru» о трудностях и радостях служения сельского священника.

- о. Андрей, расскажите немного о себе…

 - Я родился в обычной московской семье со всеми ее предубеждениями и представлениями о вере и Церкви. После школы поступил учиться в МИРЭА – Московский институт радиоэлектроники и автоматики. В те годы в студенческую аудиторию хлынули разного рода «проповедники»: протестантские, буддистские, сектантские. Не так просто было разобраться в этих течениях неподготовленному уму, но сердце подсказало: истина - в Православии. К тому же я глубоко изучал русскую литературу, а она неразрывно связана с православным учением.

Однажды я встретился со своими одноклассниками. Хотя к тому времени я уже посетил Оптину пустынь, Дивеево, Киево-Печерскую Лавру, но оставался некрещеным. Меня поразило, когда я увидел у одного из одноклассников крест. Оказалось, что он крещеный. Вскоре после этого крестился и я.

После этого стал ходить на богослужения, в том числе, в возрождавшийся тогда Свято-Данилов монастырь. Первый храм, в котором я стал бывать постоянно – это храм иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке. Там я и причастился в первый раз. Мне тогда было очень хорошо, но хотелось чего-то большего. Я даже молился Богу, чтобы Он дал мне возможность как-то Ему послужить.

Шел 1991 год. И вот как-то ко мне в храме подошла прихожанка с предложением поработать сторожем на подворье Данилова монастыря. Я очень обрадовался и съездил на подворье, но оказалось, что вакансия уже занята. Тогда эконом монастыря пригласил меня поработать в самом Свято-Даниловом монастыре. Я стал каждый день ходить туда, при этом я еще учился в институте. В монастыре мы сажали деревья. Я встретил знакомого, который был алтарником храма Рождества Пресвятой Богородицы в старом Симонове. Он позвал меня поработать алтарником в том же храме. Я не знал ни порядка службы, ни уставов, но настоятель храма протоиерей Владимир Силовьев меня ласково принял. Через 4 года я был уже старшим алтарником.

Тогда же в паломничестве в Оптиной пустыни я встретил свою будущую жену. Хотя Татьяна была в то время некрещеной, но душа у нее была истинно христианская. Например, еще до крещения она поступила на курсы сестер милосердия. Вскоре мы обвенчались, переехали на место жительства в Подольск, а затем у нас родился первый ребенок.

Нам было очень трудно: матушка уже не работала, я получал зарплату как алтарник, прожить на нее было практически невозможно. Я пошел проситься на работу алтарником в подольский Троицкий собор. Его настоятель протоиерей Александр Ганаба предложил служить дьяконом в соборе. Хотя я и думал о священстве, однако, признаюсь, это предложение прозвучало для меня неожиданно. Я посоветовался с духовником, и тот благословил.

А уже через полгода меня назначили священником в Благовещенский храм села Поливаново. Тогда в этом старом огромном храме, авторство архитектурного ансамбля которого приписывается самому Василию Баженову, не было ни окон, ни дверей. Лишь обрушившиеся стены с еле сохранившимися фрагментами фресок. Попасть внутрь можно было только через оконный проем…

- Наверное, батюшка, таков удел многих современных сельских священников в России – начинать с нуля…

- Действительно, так. Кроме того, у меня не было никаких строительных навыков, да и прихода как такового не было. Но, по Божиему промыслу, стали появляться люди, которые помогали деньгами, стройматериалами, советами. Главное было - начать богослужение. Первый раз служили на престольный праздник одного из приделов - в день преподобного Алексея, человека Божия. И хотя все мои силы, казалось бы, отбирала работа по храму и восстановлению общины, а также семейные заботы, связанные с воспитанием подрастающих сыновей, я стал заочно учиться в Московской духовной семинарии.

В Поливаново расположена психиатрическая больница, и ее администрация с самого же начала стала помогать храму во всех делах. Вначале молебны служились в небольшой комнатке больницы. С наступлением теплого времени я стал служить по воскресным дням каждую неделю уже в боковом приделе. Постепенно сделали крышу, храм стал подниматься. Еще с советских времен заместитель главного врача больницы Валентин Сергеевич Ващенко сохранил церковный крест, который и был водружен  на куполе.

Я также стал ходить в больницу, чтобы служить там молебны в каждом из отделений. И, конечно, желающие могли исповедоваться и причаститься. Люди по-разному относились к тому, что в стенах больницы служатся молебны, но многие с нетерпением ждали прихода священника.

С самого начала служения в Поливаново мы, создали воскресную школу, надеясь также, что через детей придут в Церковь и родители. Мы приходили и в детский сад, где занимались с малышами, все вместе ставили детские рождественские и пасхальные спектакли. А сколько  у нас было увлекательных походов  с рюкзаком за спиной,  сколько паломнических поездок! Надо сказать, что и для прихожан, и для меня мой перевод в  Дубровицы был крайне неожиданным. Но я понимал, что должен принять это как волю Божию и продолжать свое служение на новом месте.

- И чем же, в первую очередь, Вам пришлось заняться в Знаменском храме?

Знаменский храм в Дубровицах сегодня

Сейчас активно продвигается реставрация знаменитого Знаменского иконостаса, проект которой согласуется с Министерством культуры. Заново пишутся утраченные иконы. Завершены работы по реставрации центральной иконы деисусного  ряда -  «Архиерей Великий, прошедый Небеса». Эта икона конца 17 – начала 18 века представляет собой изображение на светло-зеленом фоне Спасителя, Богородицы, Иоанна Крестителя и Архангелов Гавриила и Михаила. Работа проходила непросто, ведь в советские времена икона, имеющая размеры 240х225 см, потеряла, по заключениям экспертов, до 70%  живописного слоя. Из-за аварийного состояния и невозможности транспортировки ее пришлось реставрировать на месте, в храме с помощью лучших мастеров из Третьяковской галереи.

Продолжается строительство приходского дома – стилизованного флигеля голицынского дворца, уже возведены стены под крышу. Там разместится воскресная школа  нашего храма. В планах  реставрация галереи на внешней стороне храма.

- Насколько мне известно, Вы, кроме Дубровицкого, восстанавливаете еще один храм…

- Год назад меня назначили также настоятелем Благовещенского храма деревни Сальково, который оказался совсем разрушенным, в нем невозможно совершать богослужения. Минувшим летом начата его реконструкция. Летом службы шли, сейчас же это невозможно, так как нечем отапливать помещение. Может быть, удастся провести водяное отопление. Храм этот конца 17 века, имеющий много архитектурных особенностей, например, декор выполнен старинной кирпичной кладкой. На следующий год планируем продолжить реставрацию.

- Каковы же особенности служения современного сельского священника - в чем Вы видите трудности, а в чем - возможности?

- Конечно, сельские приходы гораздо малочисленнее, чем городские, – у священника меньше треб, меньше прихожан за богослужением. Поэтому у него больше времени, например, для столь нужной социальной деятельности. Я знаю, что многие пастыри посещают военные части, ведут занятия по православной культуре в сельской школе. С другой стороны, сельский священник чаще всего один на приходе – никакого диакона или другого священника просто нет. К тому же приходы обычно бедны, катастрофически не хватает средств, бывает, что семья сельского батюшки просто бедствует.  

Мы еще рядом с Москвой находимся. А знаете, какая ситуация чуть дальше от Москвы, не говоря уже о других епархиях? Еще меньше прихожан, еще труднее найти благотворителей. Бюджета сельского храма не хватает даже на то, чтобы покрыть долги за электричество и отопление, не говоря уж о том, чтобы платить деньги певчим. Если в Московской епархии разрушенных храмов осталось несколько десятков, то в других епархиях очень много таких церквей, где даже не начата реставрация и нет настоятеля.

- Отец Андрей, используете ли Вы знания, полученные в «электронном» институте, в своей повседневной работе?

- Не напрямую. В частности, на сельском приходе при ведении всей бухгалтерии, при издании приходской газеты компьютерные знания – это реальная помощь. И все же полученная специальность для меня небезынтересна. Люблю работать с современными IT-технологиями. Конечно, профессионально изучать их у меня просто нет времени, но стараюсь иметь представление о современных тенденциях. Ведь там есть такие аспекты, которые требуют христианского осмысления.

- В прошлом году Вы принимали участие в работе секции Рождественских чтений «Перспективы развития православного Интернета». Существует ли сегодня реальная возможность использовать современные IТ- технологии при создании православных сайтов?

- Какие-то технологии уже используются, их выразительные средства могут быть полезными в миссионерской работе. Важно, чтобы была возможность узнавать о небольших интересных православных порталах. Вот человек, сам не зная зачем, бродит по сети и вдруг видит православную ссылку. Может, он туда пойдет? Важно, чтобы православные сайты делались качественно и интересно - но не только для церковных, но и для околоцерковных, и нецерковных людей. Чтобы была обращенность к разным целевым группам. Каждому православному сайту необходимо найти своего читателя, свою нишу.

Я согласен с мнением, что православного Интернета как технологии не существует – так же, как не существует  православной химии или физики. Есть определенные законы развития информации, которые находят свое отражение и в IT- технологиях. Это просто средство, которое можно использовать как во благо, так и во вред душе человека.

- Нужно ли обычному сельскому храму иметь свой сайт в Интернете?

- А как еще сельский храм может заявить о себе, если не через Интернет? У нашего храма есть свой сайт, сейчас мы собираемся его оптимизировать. Информация на таких сайтах должна обновляться, чтобы читатель видел, какой жизнью живет приход. Возьмите, например, людей, живущих по соседству с этим храмом - в коттеджных поселках. Они зайдут, посмотрят, и для них это будет целое открытие – вот тут, неподалеку, есть приход, который помогает бедным в больнице, поддерживает детский дом, обучает ребят, устраивает Рождественские и Пасхальные праздники, организует паломнические поездки. Даже если благодаря Интернет-ресурсу прихода в храм удастся привести одного такого человека – это уже большое достижение.

- Намерены ли Вы использовать IТ-технологии в процессе обучения детей в воскресных школах, на своем приходе?

- Современные дети уже со школы приобщаются к компьютерным технологиям. И делают это зачастую не в лучшем виде – через компьютерные игры или через такой Интернет, о котором лучше и не говорить. Весь мир открыт для детей, и надо научить их правильно пользоваться тем, что дает этот мир – в соответствии со своими христианскими убеждениями. Это одна из задач воскресной школы.

Важно не просто сказать «это нельзя», а показать, что можно делать что-то интересное. Старшие дети могут участвовать в создании и обновлении сайта, в верстке приходской газеты, естественно, при контроле со стороны взрослых.  Недавно наши ребята ездили в паломническую поездку и снимали все на видеокамеру, а потом один из них смонтировал фильм. Или, к примеру, старшие дети анимируют рисунки младших детей и создают мультфильмы. На базе воскресной школы можно создать фото- или кинокружок. Энергию ребенка надо направлять в позитивное русло, а не в сторону разрушительных для души компьютерных игр.

Возможно, что введение мультимедийных курсов по православной культуре поможет привлечь в воскресную школу не только учащихся начальных классов, но и подростков. Но это должно делаться не стихийно – «давайте срочно сделаем это!», а осознанно с точки зрения содержания и методологии.

- Как осуществляется сотрудничество Дубровицкого храма и местной школы?

- Храм вместе со школой издает газету «Дубровицы – знатное село», в которой публикуются заметки из жизни поселка, школы и интересные церковные материалы. Опыт нашего сотрудничества можно продолжить и дальше -  в введении курса православной культуры в Дубровицкой школе. Педагогический ресурс у нас есть – несколько  прихожан окончили катехизаторские курсы и даже имеют богословское образование.

- Наверное, важно дать детям почувствовать, что такое церковная жизнь на собственном опыте. Что для этого делается в вашем храме?

 - В воскресной школе дети с интересом занимаются церковной музыкой, но до создания отдельного детского хора еще далеко. Очень интересно проходит подготовка к Рождественским и Пасхальным праздникам – ребята соучаствуют, сопереживают происходящим событиям, больше общаются друг с другом. Еще они учатся у нас читать по-церковнославянски и применяют свои знания на богослужениях. Иногда пишут в нашу приходскую газету.

Еще мы и пригласили в нашу воскресную школу специалистов из МЧС, которые проводят  занятия раз в неделю: учат детей навыкам выживания в различных ситуациях. Это подготовка к будущему летнему походу, в котором мы совершим паломничество к православным святыням. Ребята будут ночевать в лесу, ставить палатки, разжигать костер и.т.п.

Отец Андрей, матушка Татьяна и пятеро их сыновей

- Здесь важно помнить, что каждый ребенок – это личность, созданная по образу и подобию Божиему. И к нему нужно соответственно подходить – не бояться предоставлять некую свободу, учить пользоваться этой свободой, чтобы, став взрослым, он имел бы прочный духовный стержень.

Надо стараться дать детям христианские понятия о жизни, христианское мировоззрение, желательно на личном примере. Не изолировать от проблем – просто прививать христианский взгляд на них. Еще со школьной скамьи дети сталкиваются с миром достаточно жестко - нужно показать им силу Православия в ежедневных ситуациях, опять же, если можно, на личном примере.

- Хочет ли кто-то из Ваших детей стать священнослужителем?

 - Сейчас еще рано об этом говорить, хотя у детей есть такое желание. Просто пока они говорят об этом неосознанно. Современный мир со всеми его тяготами, от которых мы не можем их изолировать, оказывает на них колоссальное давление. Мы можем лишь молиться, чтобы они выбрали правильный путь: не столь важно, кем станут дети, важно, чтобы они были православными людьми, приносящими пользу ближним.

Условия современной жизни

Диснейленд

Смотреть вверх

Фото Служба коммуникации ОВЦС МП

Во всем, что случается, нужно видеть высшую сторону, то есть духовную. Потому что если мы будем видеть то высшую сторону, то низшую, — мы будем идти то вверх, то вниз. А низшая сторона очень сильна. Она может действовать даже через епископов, то есть именно через тех, которые, как предполагается, в первую очередь должны быть пастырями своей паствы на пути в Царствие Небесное. Они тоже люди и могут подпадать под власть греха. В наше время дело обстоит, конечно, еще хуже, чем прежде. Поэтому если мы временами будем смотреть вверх, а временами вниз, делать один шаг вперед и один назад, а потом один вперед — два назад, то мы никогда не придем к вратам Царства Небесного.

Вот интересная цитата из аввы Дорофея, которая поможет понять вышесказанную мысль: «Хорошо для тебя, о брат, как я всегда наставляю тебя, чтобы всякую надежду во всяком деле ты возлагал бы на Бога и говорил себе: ничто не происходит без Божией воли. Конечно, Бог знает, что то или иное хорошо для тебя и полезно, и потому делает так, хотя происшедшее имеет и некую свою видимую причину. Например, я мог бы сказать себе, что от того, что я трапезую с паломниками и принуждаю себя насыщаться сверх меры, чтобы не быть негостеприимным, мой желудок отяжелевает, ноги немеют и я чувствую себя больным. Я мог бы найти и другие причины. Для тех, кто ищет причин, — их всегда хватает. Но полезно и правильно сказать себе так: Бог знает, что это хорошо и полезно для моей души, и потому так все происходит. Потому что из всего, что Бог создал, ни о чем нельзя сказать, что оно нехорошо. Потому что вначале Он все сотворил добрым — и все было действительно добро. Поэтому не следует печалиться о том, что случается, но возлагать надежду на Божественный Промысл и успокаиваться» (Наставления аввы Дорофея. Ч. 12).

Наш долг – свидетельствовать о Христе»

Протоиерей Всеволод Чаплин

- Обсуждался вопрос преподавания в школах «Основ православной культуры». Главным нашим оппонентом был академик Воробьев, директор Гематологического центра, медик, человек в солидных годах. Судя по его высказываниям, атеист, хотя до беседы с уважением отзывался о христианстве. Аргументы высказывались те же самые, что и в знаменитом «письме академиков»: школы у нас государственные, поэтому никакой религии в них быть не может. Ни теологии в вузах, ни специальности «Теология» в списке Высшей аттестационной комиссии, т.е. ученых степеней кандидата и доктора наук. Надо сказать, что выступление г-на Воробьева убедительным не выглядело. Выступали также отец Андрей Кураев, президент Российской академии образования Никандров, выступал я. И каждый из нас благодарил академиков за то, что они начали очень важную дискуссию. И что эта дискуссия, по причине летнего затишья в медиа-мире, вышла на первые полосы газет, проникла на радио, в какой-то степени и на телевидение. Удалось поднять важнейшие вопросы места религии и Церкви в жизни страны. В частности, обсудить, есть ли такая вещь как научное мировоззрение. Ведь нас много лет воспитывали в убежденном принятии этого термина. Подразумевалось, что есть какие-то твердые факты, например, о происхождении жизни, видов одного от другого. И вот эти факты и являются основой для материалистического мировоззрения, и ему нет альтернативы. Отношение же к религии должно быть скептическим. В письме академиков сказано то же самое. Материалистическое мировоззрение выводится напрямую из знания, а знаниям альтернативы нет. Так вот, во время этой дискуссии на "Круглом столе" многими верующими людьми, не только священнослужителями, но и учеными, и политиками, и общественными деятелями, и журналистами было указано, что все-таки наука и мировоззрение - это разные вещи. Даже в естественных науках, которые основаны на фактах, на вычислениях, на бесспорных вроде бы вещах, нет единого мнения относительно происхождения жизни, человеческого разума, многих элементов устройства нашего мира. Ведь наука очень мало знает о том, что реально происходит хотя бы на десять километров ниже земной поверхности. На эту тему до сих пор сталкиваются друг с другом разные гипотезы и догадки. И о том, что происходит на 230 километров выше нее, то есть в отдаленном космосе. Так вот даже естественные, даже точные науки вряд ли могут при помощи своих фактов сформировать полноценное мировоззрение. Что уж говорить о философии, психологии, социологии, и других областях гуманитарного знания, где говорить об основе мировоззрения, состоящей из твердых фактов можно с очень большой натяжкой! В этих областях знания сталкиваются разные гипотезы, теории развития общества, и здесь говорить о наличии единого стопроцентного научного мировоззрения вряд ли можно.

В ходе этой дискуссии было подчеркнуто, что Церковь не хочет быть органом власти, частью государственного аппарата. Но в то же самое время ее нельзя отделить от общества. И когда нам говорят: «Ваше место в храмах, в монастырях, ваше место, может быть, еще в семьях и больше нигде» - это, извините, в корне противоречит самому принципу свободного устройства общества. Церковь - это ведь не только священнослужители и профессионально в церкви работающие миряне. Это православные политики, ученые, художники, поэты, офицеры, бизнесмены, крестьяне, рабочие. Все эти люди имеют такое же право, как и любые другие, на то, чтобы их мировоззрение влияло на общество, определяло жизнь общества. Если этих людей достаточно много – то тогда очень странно говорить о том, что люди скептического мировоззрения, гуманистического, атеистического агностического имеют право на то, чтобы общество и государство к ним прислушивалось, а верующие люди такого права не имеют. Вообще, мне кажется, что сторонники атеистического гуманизма все больше теряют свои позиции. Чаще всего единственным аргументом в их пользу становятся вот такие в высшей степени бездоказательные утверждения, что «нашему мировоззрению нет альтернативы». Или: Запад живет богато и мирно, постольку, поскольку он находится внутри постхристианской цивилизации. Значит, и нам, чтобы жить богато и мирно, нужно отбросить религию вовне или загнать ее в ограду храмовых дворов.

Самое потрясающее, что это не так. Слава Богу, сейчас уже открыты все двери, все границы. Можно поехать самому в Германию, убедиться, что государственное образование там религиозное, в Финляндию, в Грецию само собой.

Вообще, я считаю, что Запад в каком-то смысле проедает тот капитал, который у него был накоплен в средние века. Нравственный, духовный, социальный. Потому что в тех обществах, где не было этих многих веков жесткого христианского воспитания, ценности свободного рынка, свободы и демократии, как правило, оказывались для общества очень большим вызовом, если не началом прямого разрушения. На Западе эти политические механизмы, эти идеи работают постольку, поскольку они все-таки легли на опыт средних веков и на те нравственные принципы, которые очень сложно вышибить из сердца, мозгов человека, из семейного воспитания и так далее. Хотя, повторяю, уже сегодня видно, что капитал средних веков окончательно проедается, и все больше людей живут только ради кошелька и чрева. А это путь в никуда. Когда нам говорят, что обезбоженное западное общество живет мирно и благоденственно, мы отвечаем: все больше признаков того, что эти мир и благоденствие скоро кончатся.

Вот, хотя бы вызовы ислама в западном мире. Чудовищные, на которые никак этот секулярный мир не может ответить. У него просто такого инструмента нет. Запад мировоззренчески растерян, и когда он сталкивается с реальной верой, с реальной убежденностью, с готовностью людей жертвовать собой - в расслабленном и духовно беспомощном, растерявшемся обществе это вызывает оцепенение. Мы знаем, как панически западные политики, журналисты, общественное мнение реагируют на вызов ислама. Поэтому, да, Запад духовно слаб, и это позволяет говорить о том, что его мир и благоденствие могут скоро кончиться. Я сказал на этой пресс-конференции, что общество, живущее только ради земных интересов человеческой личности, обречено на неуспех, и точно так же, как в свое время пал коммунизм и пал нацизм, падет и капитализм в течение нескольких ближайших десятилетий. Сейчас, конечно, будут большие споры вокруг этой фразы, но я убежден, что общество, живущее только ради материальной пользы, только ради человека, поставленного в центр Вселенной и сделанного мерой всех вещей - такое общество долго не протянет.

Затем отец Всеволод ответил на заданные ему вопросы. На встрече с читателями присутствовал Е.Н.Никифоров.

- На прошлой неделе православный батюшка выступал на радио, и сделал такое заявление, что спасутся только православные. А как же христиане других деноминаций, которые почитают Святую Троицу и молятся Иисусу Христу?

- Что касается неправославных, я верю в милосердие Божие, что Господь Своими путями может привести к спасению самых разных людей. Может быть, через наказание, может быть через пребывание вне общения с Богом. Но, уповая на милосердие Божие, мы знаем и то, что говорит Евангелие: « Тот, кто веру имеет и крестится - спасен будет, а иже не имеет веры - осужден будет». Я беседовал на эту тему с журналистом немецкого информационного агентства. Он спросил: «Значит, если я лютеранин, я не могу спастись?» Я ему ответил так: «Я не знаю, можете или нет. Господь будет решать. Но нам сказано в Евангелии, которое Вы почитаете, «еже не имеет веры, осужден будет». И причины этому не в том, что Господь карает людей за то, что у них отсутствует истинная вера. А в том, что человек, попадая в иной мир, придя к Богу, которого он понимает не так, как Господь являет себя людям, столкнется с огромной проблемой. Будут такие люди, которые откажутся войти в рай, все эти скептические умы - атеисты, агностики. Они, оказавшись в ином мире, вполне могут сказать Богу: «Нет. Я не хочу быть с тобой. Лучше я буду в аду, но я не буду в этом месте, где мне противно, невыносимо находиться». Есть люди, которые так не любят света Христова, что и в посмертии они могут от этого света отказаться. Он будет для них невыносим. Положим, придет какой-то человек, который относится к одной из либеральных протестантских конфессий, и всю жизнь положил на то, чтобы отстаивать права гомосексуалистов, чтобы их венчали, рукополагали, и он уже вряд ли способен исправиться. Он не кается в этом, но нас призывает покаяться. Говорит: «Где же ваше человеколюбие, что вы отказываете этим людям в праве считать свое поведение достойным одобрения христианской общины?» Но вот попадает такой человек в иной мир. Он вряд ли там покается. Он вряд ли воздержится от того, чтобы бросить вызов Богу. И услышит: то, что он отстаивал - это грех, а я уверен, что он там услышит именно это. И что с ним будет дальше? Мы не знаем. Но мы всегда веруем в милосердие Божие. И я думаю, что можем молиться частными молитвами и за своих неверующих умерших родственников и знакомых, и за людей, которые верили иной верой. Церковь молится даже о тех, кто находится в аду - в праздник Святой Троицы. Но евангельское обетование для нас непреложно, и из Евангелия и святоотеческой традиции мы знаем, что истинность веры имеет очень важное значение для посмертной судьбы человека. Нравится это кому-то или нет, но для твоей посмертной судьбы важно не только и даже не столько то, что ты сделал для окружающих тебя людей. Не твоя репутация в окружающем тебя мире, как хорошего человека. А важно то, принял ли ты Бога в этой жизни таким, каким Он есть, а не таким, каким ты сам себе Его придумал. Люди очень часто возмущаются. Говорят: какая разница, как верить, Господь все покроет. А ведь это ересь. Ересь - это не просто отрицание Бога, не просто другие религиозные убеждения по отношению к христианству. Это попытка выдать за христианство то, что им не является. У нас некоторые говорят: Блаватская, эзотерическое учение - это христианство, но мы-то знаем, что это не так. Некоторые говорят: либерализм этот протестантский - это и есть христианство. Социальные идеи, плюс благотворительность, плюс борьба за свободу и права всех, включая и сексуальные меньшинства. Вот это христианство. А мы говорим - нет, это не христианство. И человек, который всю жизнь выдавал за христианство нечто иное, и часто противоположное христианству, оказавшись перед лицом, перед судом Христа Спасителя, что он будет делать? Каяться? Может быть, и нет.

Е.Н. – В связи с этим, мне вспомнились слова преподобного Серафима Саровского. Когда его одна дама спросила: « Батюшка, спасутся ли католики?» - он ответил: «Убогий Серафим не знает, спасутся ли католики, но он точно знает, что не спасется, если станет католиком». Такие удивительно смиренные, глубокие и для нас, по-моему, очень поучительные слова.

- Отец Всеволод, а православные спасутся?

- Не все. Мы знаем, что даже в Православной Церкви есть люди, которые обременены грехами, и каждого из нас Господь будет судить строго и наши грехи, наши сомнения в вере, наша леность, наша пустота, наше забвение Бога - все это ляжет на чашу весов. Поэтому о себе никто из нас ведь не может сказать: «Я спасусь». Это протестанты так говорят с деланными улыбками. Мол, я могу быть уверен в своей посмертной участи. А мы так не можем и не должны, и это неправильно.

- Вы не могли кого-нибудь порекомендовать из священников Московской епархии, исполнителей заповеди Божией, чтобы можно было к нему обратиться за духовным советом?

о.В. - Ищите и обрящете. Я думаю, что все-таки подавляющее большинство нашего духовенства заповеди Божии исполняют. И у нас сегодня много одаренных, мудрых, богопосвященных пастырей. Часто смиренных, незаметных. Мы ищем каких-то великих людей, чтобы они нас сразу все объяснили, будущее предсказали, прошлое истолковали и вели нас каждый день так, чтобы не нужно было ни о чем думать, ни за что не брать ответственности. А часто мы не замечаем, что рядом с нами в ближайшем храме есть очень мудрые, хорошие, Богом ведомые священники. И об этом нужно помнить и вот так, наверное, нужно искать себе духовного наставника. Любой священник благодатен, когда он совершает таинства Церкви, Божественную литургию. Конечно, разным людям нужны разные наставники, разные духовники. Понятно, что неслучайно интеллигенция идет к одним священникам, военные - к другим, предприниматели - к третьим, а простые люди, крестьяне, труженики производства идут к четвертым. Женщины больше любят одних, мужчины - других. Это естественно. Люди разные, поэтому пастыри в церкви разные. Нельзя всех заставить идти именно к одному священнику, говоря, что, вот, есть рядом с тобой ближайший храм, вот туда пойди, а в остальные лучше тебе не показываться. А есть и такие, знаете, места у нас в церкви, к сожалению, где прихожане говорят: « Вот у нас батюшка лучший, а рядом все не то». Так вот мне кажется, что если Вы с молитвой будете просить о том, чтобы Господь Вам дал духовного наставника, и будете ходить, смотреть, разговаривать больше с духовенством, то вы увидите, что и заповеди Божии наши батюшки исполняют, и могут очень многое сказать нужного для Вашей души. Другое дело, что иногда часто бывает так, что мы ищем духовника под свои страсти, под свои грехи. А это все-таки лукавый путь, когда мы думаем, что хороший священник - тот, который удобен, который готов нам все простить. Погладить по шерстке, придумать для наших слабостей какие-то оправдания. Так мы бежим от своей совести. А самое главное - с молитвой, с открытостью принять волю Божию. Вот это, в общем, важно.

Е.Н. - Я в этом смысле очень люблю радио "Радонеж", потому что для меня это цветник священства. Действительно, все цветы   - и полевые, и те, которые растут у воды, и степные, и садовые розы благоуханные - все цветут здесь, замечательные пастыри. Для любого человека найдется свой радиоприход. У каждого батюшки свои радиоприхожане, наш слушатель вполне может, слушая каждый день радио "Радонеж", в конечном счете, найти себе близкого по духу человека. Одним нравится отец Димитрий, с его решительностью и наступательной силой. Другим - трогательный и нежный голос отца Артемия. Кому-то - простота и ясность отца Амвросия Юрасова. То есть на каждого буквально у нас найдется свой пастырь. И все они доступны, все они в московских храмах. Приходите, помолитесь, посмотрите, как совершают богослужение, как это все устраивается. Какой приход, кстати. Сейчас уже, наконец-то, формируются у нас настоящие общины в Москве, и братства многие есть. Может, эти люди вам покажутся близкими, и Вы сочтете возможным их назвать своими братьями. Ищите и обрящете.

- Когда слышишь по радио "Радонеж", что Запад загнивает, и в то же время ссылаются на то, что там и в школах преподают, и в университетах кафедры теологические, то возникает такой вопрос. Куда все эти теологи и студенты потом идут? Что вы имеете в виду, когда говорят, что Запад загнивает?

о.В. - Вы задали вопрос неглупый и очень правильный. Поскольку создать формальную систему богословского или религиозного образования в школах мало. Она должна быть наполнена духом и смыслом. Западная система религиозного образования, кстати, включает в себя большое количество умных и серьезных людей. На Западе есть верующие. Некоторые из них не открыли для себя Православие, потому что мало о нем знают. Некоторые из них в чем-то заблуждаются, но искренне веруют, постоянно молятся, стараются жить так, чтобы совесть очищать добрыми делами, чтением религиозных книг и молитвами. Но таких людей все-таки меньшинство. Элита думает и ведет себя иначе. Главное направление общественной жизни уже очень далеко отстоит от христианства.

Я недавно был на большом церковном празднике лютеранской церкви в Германии. На евангелическом фестивале. Раз в два года он проводится в разных городах Германии, на него съезжаются до миллиона людей из разных регионов страны. Одномоментно находятся в городе 100-200 тысяч человек, за три, четыре, пять дней, в которые проводится этот фестиваль, в мероприятиях принимает участие, в общей сложности, около миллиона людей. А мероприятий разных очень много. Вот, была дискуссия о России. Участвовали господин Никонов, политолог, господин Рыжков из Государственной думы и я. Концерты самые разные. Выставки огромные. Масса возможностей для общения молодежи. То - есть, организовано все очень хорошо, но акцент все больше и больше смещается от собственно духовной жизни к политике и к общественным радикальным группам. Например, вот здесь радикальные зеленые. А там - стенд политической партии, тут группа в поддержку палестинцев, а рядом - в поддержку евреев против палестинцев. Короче, энергия вся выходит в общественные действия, и богословие, например, в протестантских либеральных церквах - это в основном, рассуждения о мире. О том, как лучше в этом мире жить. Как лучше заниматься благотворительностью, как поддерживать палестинцев или евреев, как бороться с теми, кто носит меха, потому что животных нельзя убивать. Вот такая внешняя сторона христианства. Часто и в богословских учебных заведениях, на кафедрах богословия в университетах, в школах на уроках христианства, говорят только вот об этих, в общем, внешних вещах.

О сути веры, о Евангелии говорят мало. Больше говорят о том, как Церковь должна поддерживать благотворительные проекты или о том, как она должна бороться против экономической несправедливости. Важные вещи, конечно. Но без духовной основы все это теряет свою почву и начинает все больше и больше колебаться, поскольку стоит на песке. Поэтому отец Андрей Кураев прав, когда он говорит, что наша работа в школе должна не только быть поставлена на хорошую организационную основу. Не зря мы боремся за то, чтобы «Основы православной культуры» преподавались в школах. Чтобы противники этого предмета не убедили власти полностью его из школы его изгнать, а такие призывы сегодня делаются. Эта организационная рамка важна, безусловно. Но без духовного горения, без личного примера, ускоренности в вере, ускоренности в молитве все пойдет прахом. Человек должен излучать свет. Свет, который приходит через молитву, через участие в богослужении и в церковных таинствах. Поэтому, если у нас в России сложится хорошая система богословского образования в светской высшей и средней школе, очень важно, чтобы она, действительно, была наполнена Светом Христовым. Чтобы православные люди являли этот свет во всем. Не только в каких-то прямых миссионерских действиях. И, тем более, не в жестких призывах: молись, а то я тебя сейчас указкой по голове отхожу! А являли примером жизни и мудрым, светлым, ясным словом о Боге. Без этого любая система пойдет прахом.

Вот, мы иногда говорим, что главное - это пробиться в школы, в армию, в средства массовой информации, построить много храмов. Это, конечно, все нужно делать. Но если под этим не будет настоящей духовной работы, настоящего духовного свидетельства -   все сделанное может в один прекрасный момент перевернуться и изменить знак. Будут стоять храмы, и неизвестно, кто в них и что будет проповедовать. Мы видим на Украине, какие храмы прекрасные были построены, как они поддерживались в советские годы. А сегодня в них царят раскольники. На кафедры теологии могут придти люди, которые будут проповедовать невесть что. Учебники могут появиться какие-то, отошедшие от православной истины. Вот чтобы этого не было, нам нужно, действительно, заниматься не только отстаиванием прав церкви в обществе, но и возвращением этого внутреннего содержания того, что мы делаем, без которого любая внешняя рамка останется рамкой. Сегодня в ней икона, а завтра в ней, извините, какая-то карикатура может появиться.

Е.Н. - Приснопамятный Святейший Патриарх Алексий несколько лет назад на епархиальном собрании сказал очень прямо и жестко: время внешнего церковного становления кончилось. Сейчас настало время внутреннего созидания. Ранее мы многим жертвовали, шли на компромиссы, возрождая храмы, ставили священство иногда неподготовленное, не то, что без высшего церковного образования, но и без семинарского. С одной стороны, люди требовали: откройте храм. Откуда священника взять? А с другой стороны, оказалось, что прослойка подобного священства может быть и ревностного, но не образованного в церковной культуре, богословии, не воспитанная надлежащим образом, плодит такие проблемы! И движение против ИНН, и новые паспорта, и т.д. Эти проблемы, обсуждались на наших богословских комиссиях, дискуссиях, которые были в связи с этим проведены в Церкви. Это реальные проблемы. Но они так превратно были истолкованы и поданы пастве, что уж не знаешь, что и лучше.

о.В. - Ну, знаете, это проблема слабых в вере людей. Конечно, есть опасность локального контроля над человеком. Серьезная. О ней надо говорить очень громко. Все больше и больше появляется средств и комфортных общественных моделей, в которых эти средства добровольно будут приниматься людьми. И средства эти направлены на то, чтобы все о человеке отслеживать: куда он ходит, молится ли он, есть ли он постом постную пищу или, если он мусульманин, ест ли халяльную пищу. С кем общается, что читает, куда ездит в паломнические или туристические поездки - все это отслеживается и сегодня. Пожалуйста. Ведь все данные о пассажирах международных авиарейсов сегодня западными органами фиксируются и за много лет откладываются. Точно также это касается других сторон жизни людей. А где информация, там и контроль. А где контроль, там и возможность повлиять на выбор человека. И ведь вовсе не обязательно его пытать или сажать в тюрьму или арестовывать. Достаточно сказать молодому человеку: если хочешь поступить в престижный вуз, подпишись под бумагой, которая всю информацию о тебе будет разрешать откладывать в определенное хранилище. И 90% процентов побегут сами. Остальные десять либо можно будет маргинализировать, либо заставить. Это очень серьезная проблема.

Но нельзя считать, что эту проблему можно свести к каким-то внешним символам и знакам. Нас ведь, если вдуматься, окружают ужасные антихристианские символы, пожалуйста, хотя бы звезды на башнях Кремля. Да и все эти плакаты с голыми женщинами. Матерные слова на заборах. Есть компьютерная программа, в которую люди вкладывают и богохульство, и ругательства всякие скабрезные и националистические, и просто мат на разных языках. Да, это все есть. В окружающем нас мире много греха и в том числе есть греховные символы. Но значит ли это, что мы должны из этого мира уйти, что мы можем из него уйти? Значит ли это, что если в окружающем нас мире, в том же мире компьютерных программ, есть какие-то антихристианские символы, кощунственные символы, то нам нужно перестать пользоваться компьютером? Те, кто считает, что можно и нужно уйти - это люди со слабой верой. Я в этом глубоко убежден.

Меня научил в очень юном возрасте один батюшка. Я только что пришел в церковь, в 13 лет. Помните, были такие автоматы с газированной водой, где были стаканы, которые нужно было мыть? Так вот, я видел, как этот батюшка взял немытый стакан и начал пить. Я говорю: батюшка, грязный же стакан. Он отвечает: я его перекрещу, и вся зараза истребится. Нам нужно, я думаю, также относиться и к паспортам со спорной символикой. Не знаю, есть там шестерки, очень много спорят по этому поводу. Ну, положим, тот, кто рисовал эти виньетки, специально зашифровал шестерки, хотя я не уверен, что это так. Ну а что, нам тогда не ходить на Красную площадь крестными ходами, где есть тоже более чем странные символы - красные звезды? Или мавзолей Ленина стоит? Что нам тогда, перенести оттуда храм Василия Блаженного, отказаться там гулять, ходить крестными ходами? Потому что там есть символы, которые нас оскверняют? Да, оскверняют. Но весь мир лежит во зле. Мы не дождемся Второго пришествия Христова, в котором нас все будет устраивать.

- У меня есть батюшка духовный, он устраивает меня. Он добрый, интересно все объясняет. Но только он слишком снисходителен ко мне. Хотелось, чтобы он был ко мне построже. Собиралась ему сказать, потом поняла, что я это как-то указываю ему. И пока просто молюсь. Как вы скажете, как быть?

о.В. - Молиться дальше. Просите Господа Вас наставить. Ну и можете прямо сказать, ничего в этом страшного нет. Все-таки мы, когда священнику исповедуемся или имеем беседу, всегда мы можем говорить прямо. Не нужно из ложной вежливости или из ложного смущения отказываться от того, чтобы какие-то мысли своему духовнику поведать.

Е.Н. - Отец Всеволод, я сегодня от вас получил в подарок книжку "Лоскутки". Она написана вами. Я, честно говоря, поражен. Потому Вы - заместитель председателя крупнейшего церковного учреждения. Это же нужно сколько времени, чтобы почту одну прочесть! А, кроме того, Ваши бесконечные поездки, нужно еще и ответить на три-четыре-пять звонков различных агентств в день, дать комментарий на то или иное событие. И Вы нашли время написать книжку! Я хотел, чтобы Вы открыли тайну. Как и когда вы умудрились написать ее? И с чем связан ее выход?

о.В. - Это короткие размышления на разные темы. Есть серьезные, есть не очень. Мысли о духовной жизни, воспоминания о церкви 80-х годов. Веселые истории, церковные анекдоты. Есть достаточно серьезные размышления о состоянии общества у нас и на Западе. О взаимоотношениях между разными христианскими конфессиями. О том, как обезбоженное общество не понимает Евангелия, не усваивает сути христианского духовного послания. Вот такие совершенно разные мысли.

А появились они очень просто. Я много пишут на разные темы. Но эти темы у меня все-таки связаны с родом моей деятельности. Это взаимоотношения церкви, государства и общества. Отношения с инославием, с другими религиями, со средствами массовой информации. Но приходили какие-то мысли, которые не укладывались в эти темы, и поэтому пришла идея все это оформить и сложить в книжку. И я начал ее писать во время одного из отпусков. А потом вечерами, во время командировок.

Е.Н. - Вроде дневника?

о.В.- Я дневник не пишу. Считаю, что это довольно бессмысленное занятие. Размышления возникают, не исходя из той или иной периодичности – вот, скажем, сегодня день начался, и я должен обязательно что-то записать в дневник. Они возникают так, как сами хотят. И мысли, которые вошли в эту книжку, возникли без всякого повода. Их не было повода высказать в том или ином публичном выступлении. Поэтому я их отдельно откладывал в голове, а потом уже стал откладывать в нескольких файлах на компьютере. И вот так появилась эта работа.

Е.Н. - А в интернет-блогах вы участвуете?

о.В.- Нет. Мне некоторые люди советуют открыть блог в "ЖЖ". Но я не собираюсь. Потому, что этот журнал будет журналом мертвой души. Ведь времени отвечать на постоянно возникающие вопросы и реплики у меня нет. Иногда бывают, может быть, раз - два в неделю свободные моменты вечером, или в субботу. А значит, что несколько дней люди будут ждать ответа, говорить: ну что, открыл, а теперь молчишь? Ну, и второе - все-таки стареем. Новая форма культуры, общения с людьми осваивается не так быстро. Поэтому я еще подумаю, выслушаю опытных людей.

Е.Н. - А вот "Лоскутки" - книжечка небольшая. Выпустило ее издательство "Фома" и "Дар". Почему так получилось?

о.В.- Я даже не знаю. Я отдал это все в руки "Фома-центру". Потом выяснилось, что Фома-центр решил вступить по этому поводу в партнерство с издательством "Дар". Они как-то поделили на две части тираж. Часть распространяет "Дар", часть Фома-центр.

Е.Н. - Какой-нибудь пример не могли бы привести из этой книжки?

о.В. - Пожалуйста. Вот, на сегодняшнем обсуждении академик Воробьев сказал, что для Церкви нужно отвести определенную общественную нишу, очевидно, в его понимании, не очень широкую. Он так и сказал: « нишу». Очевидно, имелось в виду, что эта ниша должна быть не очень заметной. И еще он сказал, что у церкви есть свои функции и пусть она их исполняет. И тут я вспомнил историю, которую привожу в "Лоскутках", про одного архиерея, которого не буду называть. Это было в середине 80-х годов. Время было достаточно сложное. Там особенного либерализма, особенно на местном уровне, в отношении религии не было. Этот архиерей, который жив доныне, стал потихонечку устраивать при храме что-то, что выходило за рамки богослужебной жизни. Например, елку для детей духовенства. Устроил – а на следующий же день ему звонит уполномоченный Совета по делам религий. Говорит, владыка, допустим, Иван Иванович, что это Вы делаете, детей каких-то собираете у себя около храма? Ваша задача - удовлетворять религиозные потребности граждан. Что под этим имелось в виду? Естественно, совершение богослужений - и все. Архиерей же ему отвечает: "А моя религиозная потребность - это изменить мир любовью". Владыка после этого вынужден был уехать из центральной епархии за рубеж, где ему было очень скучно. Но потом он вернулся и сейчас возглавляет одну из активно развивающихся епархий. Таких историй было много. И я, отвечая господину Воробьеву, упомянул эту историю и слова владыки о нашей потребности изменить мир любовью.

- Отец Всеволод, у меня к вам такой вопрос. Существует у нас такой миссионерский центр "Шестоднев", с большими связями в научных кругах, как в России, так и за рубежом. Я считаю, что сотрудники этого центра находятся на переднем крае борьбы за православие. Но никакой финансовой поддержки со стороны церковных властей ему не оказывается. Делают же они дело, на самом деле, нужнейшее. Потому что, как сказал отец Серафим Роуз, мы находимся на материалистической бойне. Вы несколько, как мне кажется, увлеклись триумфализмом. А на самом деле нас постоянно поджидает враг.

- Спасибо вам за вопрос. Я с уважением отношусь к «Шестодневу», к отцу Константину, отцу Даниилу. Работа, которую они делают, очень важна. Я не берусь анализировать научную сторону, но говорить о том, что проблема есть, что отнюдь не вся наука придерживается того взгляда, которого придерживался Дарвин, и сегодня придерживаются его последователи - говорить об этом очень надо. И я думаю, что если об этом говорить так, чтобы людям было понятно и чтобы люди оценили эти слова, то найдутся и средства. К сожалению, центральный церковный бюджет у нас очень маленький. У нас есть богатые и бедные монастыри, богатые и бедные приходы. Первые не очень хотят помогать вторым. А на общецерковную программу вообще не очень много перечисляют. А половина епархий не перечисляет в церковный бюджет вообще ничего. Общецерковный бюджет, в основном пополняется из «Софрино», из Даниловской гостиницы и из московских приходов, и то не всех. Поэтому переложить все эти расходы на центральный церковный бюджет просто не получится. Он для этого недостаточно велик. А вот попробовать найти среди православных людей тех, кто готов бы был эту работу поддерживать, я думаю, можно и нужно. Ведь Церковь - это не только организационная структура, храмы, монастыри, епархии, Московская Патриархия. Это верующие, православные миряне, которые должны на себя в этих случаях брать определенную инициативу. У нас столько сейчас верующих бизнесменов! Кто-нибудь бы помог и сделал бы святое дело. У нас любят помогать строительству храмов, потому что можно повесить табличку: «Храм построил (или восстановил) Иван Иванович Иванов». Это видно, это ощутимо, можно пригласить своих коллег по бизнесу, своих родственников. Сказать - вот, видите, табличка. А поддерживать информационную, просветительскую работу, менее благодарную в таком формальном утилитарном смысле…..Ведь табличку –то повесить некуда. Но это куда более прибыльное дело в ином смысле этого слова, выгодное для твоего же собственного будущего, для будущего твоих детей!

Еще раз, я не специалист в области эволюционизма. Я знаю, что одни люди не отвергают эволюцию, другие отвергают. Для меня лично совершенно очевидно одно: переход одного вида в другой не доказан. Хотя якобы доказательства, которые рекламировались в музеях научного атеизма и преподавались нам в школах, малоубедительны и часто подложны. И переход из вида в вид нельзя повторить экспериментально. Нельзя найти ему убедительное доказательство в истории. Для того чтобы эти переходы из вида в вид происходили путем мутации, время существования Вселенной даже по самым масштабным трактовкам, явно недостаточно. Это было все просчитано. Поэтому говорить о том, что эволюция все-таки представляла собой переход из вида в вид - это, по крайней мере, одна из гипотез. И когда нам говорят, что теория происхождения видов одного из другого - это научная истина в последней инстанции, которую обязаны учить и верность которой обязаны свидетельствовать в школе ученики, чтобы получить хорошие оценки - это, конечно, насилие над волей людей. Очень интересный недавно аргумент был высказан одним из эволюционистов, которого спросили, где все-таки свидетельство перехода из вида в вид? Этот человек сказал, что эволюция после какого-то периода прекратилась. А почему она прекратилась? Почему она раньше была, а сейчас ее нет? Почему сейчас не появляются новые виды? Не появляются мутанты, которые могу закрепить положительные изменения в своем существе и в своем виде? Все эти вопросы для эволюционистов очень неудобны. И поэтому сегодня некоторые из них, как это сделали академики, говорят: вот, есть единственно верное мировоззрение, и от него нельзя отступать. И у него нет альтернативы. Мне кажется, что все-таки альтернатива есть. Поэтому нам нужно как можно больше эту тему обсуждать с учеными, с широким кругом нашего народа.

Е.Н. - А что касается финансов, которые у нас во всей Церкви поют романсы…. Все жалуются - денег нет. На то нет, на се нет. Я могу пожаловаться также и на нашу горькую судьбину. Потому что тоже было много обид: почему нам не помогают, радиостанции "Радонеж"? Вроде бы такое замечательное, единственное средство массовой информации! Другого нет по определению. Появился, правда, телеканал "Спас", телеканал "Союз". Но у них узкая аудитория подписчиков, абонентов НТВ+. "Радонеж" пока - самое большое православное средство массовой информации. Я успокоился в один прекрасный момент, потому что кое-что понял. Один бизнесмен меня спросил: почему тебе Патриарх не дает денег? Я говорю: дорогой, а ты Патриарху дал? Откуда Патриарх возьмет для того, чтобы дать? У Патриарха должны же быть средства, чтобы их дать кому-то! И вот он, приснопамятный Алексий, в свои 78 лет собирает какие-то Попечительские советы, пытается помочь Валааму, Православной энциклопедии, поддержать стратегические направления, очень важные для церковной жизни. Но Патриарх же - это не сборщик податей! Он все-таки имеет другие задачи, у него служение другое - не собирать деньги для нас с вами. Мы сами должны постараться!

о.В. - Все в Церкви, в том числе миряне, обладающие деньгами, властью и влиянием, должны все участвовать в общецерковном деле. Я никогда не забуду, как на одной конференции несколько лет назад, ко мне подошел один человек, по виду имеющий отношение к элите и говорит: вот, вы, Церковь должны сейчас заняться всем: сельским хозяйством, больницами, школами и всем прочим, потому что у вас есть люди, у вас есть ресурсы. Я говорю: ну, а церковь - это кто? Он говорит: как кто? Вы священники, монахи. Я спрашиваю: а Вы сами крещеный? Он отвечает; да. А православный? - Да. Ну, а Вы-то в этом во всем где? Почему это священники и монахи должны делать? Нам нужно больше осознать для себя и сказать окружающему нас миру, что церковь - это не только священники и монахи. Это каждый из нас. И пусть миряне живут в миру, пусть у них есть свои заботы, свои обязанности, свой гражданский долг, свой долг работника и работодателя, и т.д. Но нужно помнить и церковном долге, и стараться что-то сделать для Церкви где-то трудом, где-то копейкой.

Е.Н. - Ну, понятие же "десятина" - это же не выдуманное, не высосанное из пальца. Это серьезнейшее требование наше. Если мы разделяем ответственность за свою страну, за свою Церковь, естественно, мы должны и поддержать эти проекты. Кто их поддержит кроме нас? Это мы. Русские православные люди. Это наша Церковь. И мы должны ее содержать. А не кто-то там, отец Всеволод Чаплин или Евгений Константинович Никифоров по вечерам крестиком будет вышивать, продавать на выставках-ярмарках и содержать радио "Радонеж". Это же невозможные вещи. Поэтому братья и сестры, я пользуюсь случаем, чтобы напомнить вам: не забывайте, пожалуйста. Наш телефон для пожертвований 609-59-59 - хотя бы сто рублей. Это сумма, которая покрывает какие-то наши расходы. Тот, кто может оказать нам помощь побольше, в любой сберкассе купите газету "Радонеж", вырежьте этот квиточек, оплатите в сберкассе и отправьте, В Интернет зайдите, там все возможные платежи есть. Кто пользуется Интернетом, помогите нам, потому что только с вашей помощью возможно существование радио "Радонеж".

Я хотел бы, чтобы в заключение Вы, отец Всеволод, занимаясь проблемами отношений Церкви, общества и государства, определили для нас, как мы должны понимать и лично выстраивать эти отношения?

о.В. - С искренностью и со свидетельствованием о Христе. Это может быть свидетельство слова, свидетельство дела, свидетельство своего образа жизни, своего примера. Возможно, у вас нет талантов миссионера и проповедника. Но тогда вы можете и должны являть свидетельство Христово своими жизнями, поступками, заботой о близких, отношением к стране, к народу, к будущему страны. Желаю всем помощи Божьей!